– Валяй. Загляни к Петру, нажалуйся на меня, взгляни, как он себя чувствует.
– Чаще бы получать такие задания, – Станислав вышел.
У него существовал свой план действий, которым опер пока не хотел делиться даже с Гуровым. А точнее, особенно с Гуровым.
Генерал разговаривал с журналистами, присутствовали там и иностранцы. Верочка сказала:
– Они только собрались, ждать бессмысленно.
– А мы и не собираемся ждать, – Станислав приоткрыл тяжелую дверь, протиснулся в переполненный кабинет и пробрался к генералу.
Орлов взглянул на опера без раздражения, даже с надеждой. Крячко наклонился к генералу и тихо сказал:
– Нужно решить один вопрос с соседями, разрешите, я обращусь к Алексею Алексеевичу.
«Соседями» разыскники называли ФСБ, а имя-отчество звучало нейтрально. Даже если кто и слышал, то понять ничего не мог.
– Иди, куда хочешь, лучше подальше, – ответил генерал и обратился к собравшимся: – Господа, вы посмотрите на этого человека. Именно он главный по делу, о котором вы меня пытаете. Вот он бы вам рассказал…
– Разрешите вопрос? Как зовут этого господина?
Станислав уже находился у дверей, повернулся, нашел взглядом женщину и сказал:
– Мадам, вы только что поставили пирог в печь, и тут же к вам пришли гости и хотят попробовать ваш пирог. Вы меня понимаете?
– Я русская. Главное, чтобы меня поняли читатели, – агрессивно ответила журналистка.
– Великолепно. Намекните своим читателям, что без приглашения в гости не ходят.
Кто-то из присутствующих зааплодировал, громко звучала иностранная речь. Под одобрительной улыбкой шефа Станислав выдержал паузу и продолжал:
– Сырой пирог есть невозможно, а если прибавить огня – он сгорит. Оставьте у секретарши свои визитки, я обещаю вам позвонить. И не мучайте моего шефа, в случае неудачи по лбу достанется мне, я не должен отходить от плиты. Оревуар, дамы и господа! – Станислав выскочил из кабинета и, довольный собой, отправился на другой этаж.
Когда Крячко вошел в приемную Бодрашова, секретарша оторвала взгляд от экрана компьютера, увидела незнакомого штатского и ледяным голосом произнесла:
– Алексей Алексеевич крайне занят, когда освободится – неизвестно.
– Здравствуйте, – Станислав поклонился. – Доложите Алексею Алексеевичу, пришли из группы Гурова на пять минут.
Секретарь протянула руку, собираясь доложить шефу по громкой связи, но, видимо, что-то в неизвестном штатском ее насторожило, и она молча скрылась за портьерой. Через несколько секунд она выскочила обратно с нездоровым румянцем на щеках и снова молча кивнула на портьеры.
Бодрашов находился один на один с грудой бумаг, лежавших на приставном столике, на столе перед генералом находилась лишь аккуратная папочка.
– Здравия желаю, господин…
– Спасибо, Стас, не жалуюсь, – прервал Бодрашов, указывая тяжелой ладонью на кресло. – Крепко меня защищают. Черт-те кто приходит, а нужного человека тормозят. Ну, говорите.
– Приятная новость, Алексей Алексеевич. Сегодня Гуров заметил, что находится под «наружкой». Не буду утомлять…
– Нет уж, утомляй! Я не люблю знать половину да часть, хочу знать все.
Станислав быстро изложил ситуацию, заметив под конец:
– Необходимо взять за горло опера Вагина. Для этого следует пройти за мальчиками до их хозяина. Заказывать «наружку» – почти наверняка провалить дело. Бумаги идут через многие руки. Нужно просить помощи у контрразведки, конкретно у генерала Кулагина. Он хороший мужик, давний приятель Гурова.
– Станислав, вы всегда так и работаете? Приятель обращается к приятелю? – спросил недовольно заместитель министра.
– Коррупцию придумали не в России, Алексей Алексеевич.
Бодрашов рассмеялся, его массивные плечи приподнялись, опустились, заместитель министра деланно нахмурился.
– А вы ко мне пробрались, словно лазутчик?
– Как можно? Я доложил Петру Николаевичу.
– А почему не Гурову? – удивился Бодрашов.
– Лев Иванович не любит просить о помощи, – ответил Станислав.
– Ага! Они не любят! Учтем. Наружка должна брать парней с «хвоста» машины Гурова?
– Видимо.
– Спасибо, вы свободны.
– Спасибо, Алексей Алексеевич, – Крячко выскочил из кабинета замминистра, прикидывая, как быстро о его деятельности узнают Гуров и Орлов и чем все обернется для него, Стаса Крячко.
Начальник, будь он тебе трижды друг, не любит, когда за его спиной шибко активничают.
Станислав вернулся в кабинет, Гуров разговаривал с незнакомым мужчиной, махнул на друга рукой.
– Вот и потерпеть мог бы, а придется идти обедать, – изрек опер и пошел в столовую.
Гуров беседовал с главой преступной группировки Валентином Кузьмичом Сухотым, по кличке Сухой.
Гуров вызвал его обыкновенной повесткой, послав ее даже не через отделение милиции, а просто по почте.
– Я на три дня опоздал, но это претензии не ко мне, а к почтовому департаменту, – сказал Сухотый. – Кстати, как мне к вам обращаться: по званию, гражданин или господин? Какой у меня сейчас статус?
– Меня зовут Лев Иванович. В повестке написано. Статус ваш обычный – гражданин России. Если разрешите, я вас буду называть Кузьмичом, как вас величают в народе.
– Если вы хотите по-простому, зовите по имени, – ответил Сухой. – Кузьмич я для пацанов. Вы меня по убийству Крещеного дернули? Зря время теряете, прокуратура меня целый день потрошила.
– Валентин, я человек битый, тертый, во многих водах стиранный. Я знаю, что вы людей не стреляете, и Крещеный вам не мешал. Я очень много о вас знаю, Валентин.
– Тогда, Лев Иванович, вы знаете, что творил со мной особист в зоне, но стукачом все одно не сделал.
– Знаю. Он плохой опер, да и только. Приличный, не говорю хороший, оперативник за версту видит, что вы к агентурной работе не пригодны. Я за всю власть не в ответе, потому не стану извиняться, что вас в первый раз за чужой грех посадили и во второй раз нагло на кражонку спровоцировали. Жизнь вашу сладкой не назовешь, она у людей по-разному складывается. Главное, Валентин, в том, что вы выстояли. За что я вас искренне уважаю.
– Я так понимаю, господин полковник, что вызвали вы меня для профилактической беседы, – Валентин усмехнулся. – Хотите из меня честного, уважаемого человека сделать?
– Хочу, – признался Гуров. – Только не знаю, каким образом. Убежден, что словами, никакими словами, вам не поможешь. А для дел у меня ни сил, ни денег, ни возможностей. А зачем я вас пригласил? Честно? Так и сам понятия не имею, Валентин Кузьмич.
– Поговорим и разойдемся? – спросил Валентин.
