– Кулоф! Мы с топой, сто, по колесам? Ты тефо в кости плисол, несфанный, несданный?
– Остынь, Кондрашка! Со мной он, дело у нас к тебе, так что ты, Клавдя, с угощением не затевайся, мы ненадолго, – веско сказал Кузьмич, садясь к старомодному круглому столу, покрытому бархатной скатертью, каких в Центральной России уже не встретишь.
– Снаю я это тело, Кулоф! – не унимался Тихий, вручив девочке очищенный мандарин и спуская ее на пол. Она побежала в другой угол комнаты, забралась с ногами на стул и принялась с интересом наблюдать за происходящим. – Непось, хотесь уснать, не насых ли лук тело эти напатения? Так это не мы!
– Это я и без тебя знаю, – отмахнулся Лев и тоже сел. – Помощь твоя нужна.
– А не нанимался я ментам помокать! – огрызнулся тот. – Отин лас я тепе топлое тело стелал, и путя!
– Тихий, угомонись! – поморщился Гуров. – За то доброе дело я тебе уже один раз спасибо сказал и снова говорю. Только сейчас ты доброе дело сделаешь уже не мне, а всему городу. Сам подумай, как вы будете жить, если китайцы отсюда уедут?
– Ну и пусть уессают! Мы пес них сыли и есте плосывем! – огрызнулся тот.
Увидев, что взрослые ругаются, девочка тихо сползла со стула и выскользнула из комнаты, а так и не тронутый мандарин остался лежать на стуле.
– Э, нет, Тихий! Не проживете! Ты сам, твоя жена, пасынки с падчерицами пойдете навоз из-под коров и прочей скотины выгребать? Клетки на зверофермах и птицефермах чистить? В шахту работать? В теплицах и оранжереях париться? Не пойдете! Значит, что со всем этим будет, если они уедут? А загнется это все! Скотина и птица под нож пойдут! И молоко будет уже не свое, настоящее, а порошковое! И мясо привозное черт-те откуда и черт знает чем напичканное! И мандарин твои внуки уже вот так не бросят! – Гуров показал на стул. – Потому что привозить их будут из-за тридевяти земель, где их еще зелеными сняли, чтобы они в дороге дошли! А вот стоить они будут, как чугунный мост! Так что ты один-единственный, причем кислый, мандарин будешь между ними по долькам делить. А они, прежде чем съесть, на эту дольку разнесчастную еще час любоваться будут! И вместо сказок ты им на ночь будешь рассказывать о том, что в былые времена в вашем городе можно было в любое время года зайти в магазин и купить свежие помидоры с огурцами! Только они тебе не поверят! Хочешь такое будущее? Получишь! А мы пошли! – и он встал из-за стола.
– И куда же это вы, даже чаю не попивши? – бросилась к нему Клавдия и усадила обратно. – А ты, Кондратушка, себя так не веди, душевно тебя прошу! – ворковала она, бросаясь теперь уже к мужу. – Ну, где же это видано, чтобы хозяин дома себя так с гостями вел? Так даже плохие люди не делают, а ты ведь у меня хороший! Самый лучший на свете! Вы тут поговорите, а я сейчас! Я мигом! – и она скрылась из виду.
– Ну и сефо тепе нато от моей клесной тусы? – спросил Тихий.
– Я уже сказал: помощь твоя и твоих ребят нужна, причем только этой ночью. Нужно будет по городу погулять, особо себя не афишируя – я тебе скажу, где именно, – и посмотреть внимательно по сторонам. Может быть, ничего и не произойдет, но, может быть, кто-то опять на китайцев решит напасть. Вот и постарайтесь узнать, кто это и что за китайцы такие, которые ни бога, ни черта не боятся. Вмешиваться только в самом крайнем случае, но, пожалуйста, без трупов и тяжких телесных.
– Я тепе, сто, мальсик, по нотям кулять? По нотям люти спят, а не пликлютений истют.
– А чего не прогуляться-то? Я бы тоже с вами пошла! – весело спросила появившаяся с чайником и чашками Клавдия. – Ночью, когда вокруг тишина и покой! Ни тебе выхлопных газов, ни тебе суеты разной! Идешь и полной грудью дышишь в свое удовольствие да на небо любуешься! Красота! Ты вспомни, Кондратушка, когда мы с тобой гуляли-то в последний раз? И не старайся! Ни разу мы не гуляли!
– Какое непо? Кте ты там сфесты и луну уфитись? – возмутился тот. – Туман на тфоле!
– Так это еще романтичнее, – не растерялась та, умудрившись за время недолгой, но гневной тирады своего мужа уйти и вернуть с тарелкой пирожков. – Кушайте, гости дорогие! – принялась она потчевать Гурова и Кузьмича, разливая чай. – Сама сегодня утром пекла, свеженькие, с капустой. А вот эти с картошкой.
– Клафа! Какая ломантика? Ты с ума сосла? Не фитно ни сги! – уже слабо отбивался от нее Тихий. – Луку вытяни и пальсеф не уфитись! Тепе с тфоим латикулитом в такую покоту только и кулять! А мне потом тепе пояснису фсякой катостью натилать!
– А то тебе это не нравится? – игриво улыбнулась ему она. – Ну, если не хочешь меня с собой брать, так ребят возьми и Дружка заодно. С ним и смотреть ничего не надо! У него нюх такой, что он вам кого угодно сам найдет.
– Ну, собака – это лишнее: залает и спугнет, – возразил Гуров, уже успевший съесть один пирожок и изо всех сил сдерживавшийся, чтобы не взять второй, потому что вкусные они были необыкновенно, а есть хотелось страшно. Он сегодня не обедал и даже успел забыть, что завтракал.
– Ну, нельзя так нельзя! – тут же согласилась она. – Так ребята у Кондратушки почище иного волкодава будут.
– Телт с топой, Кулоф! – махнул рукой Тихий. – Сейсяс лепятам посфоню, стопы сопилались. Покуляем мы этой нотью по улисам. Кте хотить нато?
Гуров объяснил ему, что именно его интересует, и Тихий, подумав, решил:
– Токта мы ластелимся, а сфясь по телефону телсать путем. Если кто-то сто-то уфитит, то посфонит.
– Спасибо тебе, Тихий! – сказал Гуров и положил на стол свою визитку. – Звони в любое время дня и ночи. Ты пойми, это очень важно! А посторонних посвящать я в это дело не могу.
Как ни уговаривала их Клавдия еще посидеть, обещая, что скоро ужин будет, Гуров с Кузьмичом ушли, и уже в машине Лев насмешливо спросил шофера:
– Ну, и кто кого в этой семье в узде держит?
– Да, молодец Клавдя! – восхищенно сказал Кузьмич. – Наконец-то поумнела. Так ведь и годков-то ей немало, под шестьдесят уже.
– Да ты что? – удивился Лев. – Прожить такую жизнь и так сохраниться?
– Наследственность у нее хорошая, мать ее тоже до старости лет довольно молодо выглядела, – объяснил шофер. – Ну, теперь домой?
– Поехали, – согласился Гуров. – Все, что можно было здесь сделать, я уже сделал. Дай бог, чтобы погода улучшилась, тогда я на прииск слетаю.
– Так туман уже рассеивается – ветер-то вон какой! – сказал водитель. – К утру, глядишь, и развиднеется.
По пустым в этот час улицам они доехали очень быстро, да и было-то недалеко. Когда машина остановилась у ворот, Хан, услышав знакомый звук мотора, даже не залаял, а Гуров очень серьезно сказал шоферу:
– Кузьмич, о том, где мы были, что видели, что слышали, никому ни ползвука!
– Даже нашим мужикам? – удивился тот, имея в виду отцов города.
– Даже! В том числе и Романову! – и в ответ на недоуменно-неодобрительный взгляд Кузьмича пояснил: – Я им всем большой сюрприз готовлю.
