– Ну, мы с Настей к детям пойдем.
Они вышли и закрыли за собой дверь. Саша, вырвав из какой-то лежавшей в ящике тетради двойной лист, стал на нем что-то чертить, а Илья внимательно на это смотрел. Закончив, Романов начал объяснять ему что-то, показавшееся Гурову китайской грамотой, потому что в тонно-километрах, расходах солярки и всем прочем он ничего не понимал. Илья его внимательно слушал, иногда что-нибудь уточняя, а Лев наблюдал за ними, понимая, что это одновременно и смотрины, и тест на профпригодность. А еще он восхищался Сашей, который за этот день пережил столько, сколько иному человеку на всю жизнь хватило бы, но он помнил свое обещание поговорить с Батюшкиным именно сегодня и выполнил его, несмотря на страшную усталость.
– Вот таким путем, – сказал Романов. – Нет ожидаемых прибылей, а почему, не пойму!
– Вы простите меня за прямоту, Александр Александрович, но ведь и не будет, – смущенно пробасил Илья, виновато глядя на него.
– Обоснуй! – заинтересованно потребовал Романов.
В том, что теперь говорил Батюшкин, Гуров понимал еще меньше, но было ясно, что тот предлагал свое решение проблемы. Саша с ним спорил, горячился, забыв об усталости, в конце концов заявил, что Батюшкин хочет его по миру пустить. А тот, уже не смущаясь, твердо стоял на своем, утверждая, что все расходы за три месяца окупятся, а потом пойдет чистая прибыль.
– Хорошо! Убедил! Светлая у тебя голова! – сказал, наконец, Романов, с уважением глядя на Илью.
– Только дураку досталась, иначе бы я сюда не попал, – горько усмехнулся тот.
– Еще не вечер, – обнадежил его Романов, поднимаясь и доставая из холодильника бутылку, а из шкафа – рюмки, и предложил: – А не выпить ли нам нашей сибирской водки? Настоящей! Очищенной!
– Извините, Александр Александрович, но я не любитель, – замялся Батюшкин. – Если только по праздникам или очень серьезному поводу.
– А повод есть, и очень серьезный, – сказал безнадежно трезвый, несмотря на все выпитое за день, Саша.
– Тогда не откажусь, – согласился Илья. – А что за повод, если не секрет?
– Только не для тебя, – усмехнулся Романов, разливая водку. – Ты знаешь, что в нашей области работает отделение ЗАО «Сибирь-матушка», которое занимается лесом и пушниной?
– Конечно, вы же им и руководили, – кивнул Батюшкин, поднимая свою рюмку, которая спряталась у него в руке так, что ее и заметно не было. – А теперь там кто-то другой.
– Он скоро оттуда уйдет, и я хочу предложить это место тебе, – сказал Саша, тоже поднимая рюмку.
– Саша, ты же хотел сначала поговорить с… – начал Гуров, но Романов перебил его.
– Расхотел! Если он не смог вовремя оценить человека, пусть пеняет на себя! – и продолжил: – Жить ты с семьей переедешь в Новоленск. Пока свой дом не выстроишь, будешь жить здесь по соседству со мной. Дом большой, так что все твои сыновья смогут сюда вернуться, а уж без работы они не останутся, можешь мне поверить. Если твоя Настя дома сидеть не захочет, то Борис Львович ее охотно поставит в какой-нибудь своей пекарне завпроизводством – я таких пирожков, как у нее, никогда в жизни не ел. Ну, что скажешь? Или тебе нужно с женой посоветоваться?
А Батюшкин молчал. Он сидел неподвижно с закрытыми глазами, только вот рука дрогнула, и теперь водка капала у него с пальцев на стол, а подергивающиеся усы и борода выдавали то, что у него дрожат губы. Наконец он открыл глаза, в которых стояли слезы, и, шмыгая носом, сказал:
– Я согласен и обещаю вам, что вы никогда об этом не пожалеете! С утра до ночи пахать буду, как проклятый! Спасибо вам!
– Ты Леве спасибо скажи, – усмехнулся Саша. – Если бы не он, я бы о тебе ничего не узнал, а поговорив с тобой, убедился, что он не только в плохих, но и в хороших людях разбирается.
– Спасибо, Лев Иванович, – Илья повернулся к Гурову. – Даже не знаю, что еще сказать, – он пожал богатырскими плечами, – слов подобрать не могу.
– Илья, это у тебя от радости помутнение рассудка приключилось? – удивился Гуров. – Ты чего вдруг ко мне стал так официально обращаться? Ты бы меня еще господином полковником назвал!
– Не знаю, само получилось, – растерянно ответил Батюшкин. – Должно быть, из уважения и благодарности.
– Вот и обращайся ко мне как раньше! Выдумал тоже! – фыркнул Лев.
– Ну, раз повод уважительный, то предлагаю все-таки выпить, – предложил Романов. – А потом кто как хочет, а я пойду спать – сил больше нет никаких.
– Ты сначала последние новости у Тамары узнай, а то она тебя своим звонком разбудит, – посоветовал Гуров.
Романов согласился и позвонил ей, но, как оказалось, никаких дурных новостей не было, потому что обнаруженная у Зайцева гонорея была как раз новостью хорошей. Они втроем дружно выпили, причем Илье пришлось доливать, потому что у него в рюмке осталось только на донышке, и Саша ушел. В кухне тут же появились заинтересованные женщины. Увидев обалделый вид мужа, Настя подошла к нему и встревоженно заглянула в лицо.
– Илюшенька! Что с тобой?
Но он был не в силах говорить – должно быть, до него только сейчас до конца дошло, какой крутой вираж заложила его судьба, потому что он прижался лицом к жене, а она обняла его одной рукой, а второй гладила по голове и растерянно смотрела на Гурова. А тому ничего не оставалось делать, как объяснить ей все самому.
– Ой, как хорошо! – обрадовалась Наташа. – Будем рядом жить, ходить друг к другу в гости! Ты меня научишь такие же пироги печь! Дети наши подружатся! Праздники будем вместе встречать!
И тут Настя заплакала. Да и могло ли быть иначе, когда она услышала то, о чем тайно мечтала все эти страшные годы – о настоящих праздниках, о подруге для себя и друзьях для детей, а самое главное – о спокойной, безопасной, настоящей человеческой жизни, которая ждет их всех впереди. Наташа бросилась утешать ее и в результате тоже заплакала. Почувствовав себя лишним, Гуров вышел, столкнувшись в коридоре с бежавшими в кухню детьми, которые, услышав, что мама и тетя Наташа плачут, рванули туда. «Ну, пусть они уже сами разбираются. Мавр сделал свое дело, мавр может уйти», – подумал Лев, поднимаясь в свою комнату, и услышал, как в кухне Настя строго сказала детям:
– Тихо! Чтобы я от вас ни одного звука не слышала – дядя Саша отдыхает!
И установилась мертвая тишина, даже собака не лаяла. Эх, с каким бы удовольствием Гуров сейчас сам завалился спать, потому что после этого безумного дня он до чертиков устал. Только позволить себе такую роскошь он не мог – ему предстояло ждать. Чтобы убить время, он включил компьютер и начал тупо раскладывать пасьянсы, то один, то другой. Они не сходились, потому что не тем у него голова была занята, но он не обращал на это внимания. Тем временем дом затих, а он все сидел и сидел, посматривая на свой сотовый. Но когда тот зазвонил, все равно вздрогнул. Выслушав то, что ему сказали, Гуров выключил компьютер и с ботинками в руках стал тихонько спускаться по лестнице. Дверь в дом закрывалась на обычный английский замок, так что с этим проблем не было бы, но вот калитка? Конечно, было верхом неприличия по отношению к хозяевам оставлять ее открытой, но Лев надеялся на то, что чужого Хан во двор не впустит или хотя бы залает. Самого пса Лев не то чтобы не боялся, но понадеялся на то, что тот его уже знает и бросаться не будет. Он шел на цыпочках по коридору первого этажа, когда вдруг открылась дверь гостиной, где на большом диване устроили Илью и Настю, и появился в трусах сам Батюшкин. Если одежда еще как-то скрадывала его габариты, то сейчас он представлял собой огромную гору рельефных мышц без единой капли жира, что впечатляло. Он удивленно уставился на Гурова, который спросил шепотом:
