Выждав не более минуты, Бестужев кошачьим шагом направился к
своей каюте, осторожно потянул ручку, и она подалась – ну, разумеется, зачем
стюард станет во время уборки запираться изнутри? Вошел на цыпочках. Никакой
такой уборки, собственно и не требовалось, но своеобразный шик
трансатлантического лайнера обязывал – и услужающий в белом кительке выполнял,
по сути, бесполезную работу, переставлял стулья на пару вершков, добиваясь
какой-то ему одному ведомой симметрии, обмахивал метелочкой из птичьих перьев
стеклянный абажур вычурной лампы на столике, проделывал еще что-то столь же
ненужное…
Извлекши из кармана свой собственный ключ, Бестужев
тихонечко запер дверь изнутри и, ступая нарочито громко, вошел в каюту. Стюард
покосился на него с некоторым удивлением, но ничего не сказал – однажды они вот
так уже сталкивались. Он отвернулся, увлеченный неправильной, по его мнению,
складочкой на постели… и Бестужев явственно почувствовал в нем некую тревогу, а
там и перехватил брошенный украдкой взгляд, боязливый, совершенно неуместный
при обычных обстоятельствах. И окончательно уверился в своих догадках.
Приблизившись на пару шагов, он произнес непререкаемым барским
тоном, стоя с холодным и властным выражением лица:
– Откройте это, – и кивнул на громадный иллюминатор в
начищенном бронзовом ободке с бронзовыми же затейливыми приспособлениями.
– Простите?
– Вы не поняли, любезный? – сощурился Бестужев с видом
барона былых времен, привыкшего не то что пороть непокорную челядь, а и на воротах
вешать. – Откройте окно.
– Это иллюминатор…
– Ах, вот как? – бросил Бестужев. – И этот факт
что-нибудь меняет? По-моему, это должно открываться…
– Безусловно, сударь…
– Так откройте.
– Зачем? – с неподдельным удивлением вопросил стюард.
– Затем, что я так хочу. Это противоречит каким-то там
правилам? Регламентам?
– Н-нет.
– Что же вы тогда стоите, любезный? – вопросил Бестужев
вовсе уж ледяным тоном. – Или мне принести на вас жалобу? Немедленно
откройте!
Теперь только стюард вспомнил о своей незавидной роли,
вынуждавшей исполнять самые нелепые капризы обитателей этой части судна. Он
подошел к иллюминатору и, недолго потоптавшись, принялся все же отворачивать
один за другим бронзовые барашки, которых насчитывалось не менее дюжины. Бестужев
наблюдал за ним, не испытывая особенной злобы. Справившись с последним, стюард
приналег, и огромное круглое стекло в массивной раме чуточку отошло. Оглянулся.
Бестужев энергичным жестом призвал не останавливаться на достигнутом.
Совершенно смирившись с происходящим, стюард распахнул иллюминатор полностью. В
каюту моментально ворвался прохладный морской ветерок, явственно повеяло дымом
из пароходных труб.
– Э нет, – сказал Бестужев, бесцеремонным жестом попятив
обратно собравшегося было отойти в глубь каюты стюарда. – Стойте там, где
стоите, именно там ваше место в событиях, милейший, если вы еще не поняли…
Унылое равнодушие на ничем не примечательной физиономии
стюарда мгновенно сменилось нешуточным испугом – Бестужев достал браунинг
(который отныне твердо решил постоянно носить при себе, учитывая
обстоятельства), поднял его на уровень глаз и демонстративно отвел затвор,
загоняя патрон. Холодно усмехнулся:
– Вы ожидали чего-то другого, любезный? После того, что
учинили?
Поморщился: перед ним стоял скучный мышонок, совершеннейшее
человеческое ничтожество – но в Вене совсем недавно из-за такого вот убогого
мозгляка погибли люди, которым он и в подметки не годился. Так что жалости не
было – а ошибиться он не мог, потому что других объяснений попросту не имеется…
Присмотрелся: иссиня-черные волосы, крупный нос, чисто
выбритые, но тем не менее казавшиеся небритыми щеки. Возможно, и француз, но
очень уж напоминает итальянца, каких в Париже Бестужев повидал немало…
Лоб стюарда покрылся крупными бисеринками пота, лицо
медленно бледнело. Бестужев молчал, нехорошо ухмыляясь, нагнетая напряжение. В
конце концов его противник – если только столь почетное определение приложимо к
столь жалкому созданию – не выдержал, жалко улыбнулся, спросил дрожащим
голосом:
– Изволите шутить, сударь?
– Изволю оставаться серьезным, – отрезал Бестужев,
прикрикнув грозно: – Стой, не дергайся! Дверь я запер, у тебя все равно не
получится сбежать… Не бойся, уродец, стрелять я не буду – к чему такие
крайности? Я просто-напросто дам тебе по голове и выкину в море. Никто и не
определит, что ты выпал именно отсюда – ну кому сейчас на верхних палубах
придет фантазия перевешиваться через борт и смотреть на волны? Сознание ты
потеряешь еще здесь, вода чертовски холодная, как я слышал… Да и хватятся тебя
очень не скоро. Подозреваю, я окажусь вне всяких подозрений… Не правда ли?
И он послал стюарду широкую улыбку, от которой тот
откровенно застучал зубами. Слабо трепыхнулся, подумав, должно быть, о бегстве,
но Бестужев загораживал ему дорогу с видом угрожающим и непреклонным.
– Сударь… – пролепетал стюард, обильно заливаясь
потом. – Помилуйте, сударь, за что?
– А ты не догадываешься?
– Вы… Я… За что?
– Бездарный из тебя актер, – сказал Бестужев
брезгливо. – Никакой убедительности, право же… Подумай хорошенько.
Вспомни, кто тебе велел обыскать мои вещи и запомнить, где лежит паспорт, кому
ты открыл дверь своим ключом за часок до рассвета, чтобы они могли
незамеченными сюда войти… Память отшибло, или язык проглотил?
Стюард оказался легким пациентом, как любил выражаться по
этому поводу пристав Мигуля. Ни капли невозмутимости, ни тени убедительности,
невинность изображает столь наигранно, что веры ему нет ни малейшей, и никаких
сомнений более не остается.
Как и следовало ожидать, он все же попытался держаться до
конца:
– Сударь, вы, право, вбили себе в голову неизвестно что…
Такие фантазии…
Не колеблясь, Бестужев упер ему дуло пистолета в скулу:
– А собственно, какая тебе разница, повредился я в уме от
неумеренного пития, или абсолютно прав в подозрениях на твой счет? В любом
случае лететь тебе головой вниз в холодную воду… Хватит! – рявкнул он
тихонечко. – Я все знаю точно, поскольку твои… наниматели тебя же мне и
выдали. Мы договорились, понятно? В таких делах никто не жалеет мелкой скотины
вроде тебя… Я и так все знаю… кроме некоторых подробностей, которые мне
необходимы. Ну? Нет у меня времени, мерзавец!
Стюарда трясло крупной дрожью. Он пытался пятиться, но,
естественно, очень быстро уперся спиной в массивную раму иллюминатора, так что
прохладный ветерок вмиг растрепал его безукоризненную набриолиненную прическу.
Бестужев неумолимо продолжал:
– Осталось разве что считать до трех. Раз, два…
– Сударь! – возопил стюард, постукивая зубами. –
Но ведь все обошлось благополучно, не правда ли?
