Он говорил прежним, бархатным, хорошо поставленным голосом
так, словно находился на судебном разбирательстве и твердо намеревался
выиграть.
Бестужев усмехнулся:
– Помнится, вы ночью вломились ко мне в каюту в
сопровождении двух уголовных молодчиков и самым неприкрытым образом угрожали
моей жизни…
Лоренс вздохнул, такое впечатление, облегченно:
– Ну, если вы намерены строить обвинение только на этом…
Тысячу раз простите, но где доказательства того, что данное событие
действительно имело место? У вас есть свидетели? Наша беседа запечатлена
фонографом? Снята фотоаппаратом? У вас не осталось ни малейшей ссадины… Как вы
можете доказать, что наша беседа – не плод вашего разгоряченного воображения? Я
вам все равно не поверю, если заявите, будто в ту ночь в вашей каюте находился
свидетель, – мы тщательно ее осмотрели, там не было посторонних…
– А что вы скажете об этом? – осведомился Бестужев.
Он встал, открыл саквояж и водрузил на стол старательно
сработанный ящичек со взрывным устройством внутри.
Лоренс уставился на бомбу так, словно видел ее впервые в
жизни – надо полагать, именно так и обстояло.
– Это еще что такое? – спросил адвокат с понятным
удивлением.
– Ничего особенного, – сказал Бестужев. –
Всего-навсего бомба. Обнаруженная представителями британской и российской
полиции в каюте вашего доброго знакомого господина Кавальканти. Только не надо
уверять меня, будто вы никогда в жизни не слышали этой фамилии и не знакомы с
этим человеком. На сей раз у нас есть свидетели, которые подтвердят, что все
обстоит как раз наоборот. Это человек Кавальканти провел ваших молодчиков из
второго класса… Вот, кстати, о ваших молодчиках. Отдаю вам должное, вы –
человек серьезный, весьма незаурядный противник…
– Спасибо за лестный отзыв.
– Пустяки… – сказал Бестужев. – Это не комплимент, так
в самом деле и обстоит. А вот помянутые молодчики вам значительно уступают.
Они-то как раз – мелочь. Уголовная мелочь, лишенная вашей юридической
подкованности, вашей изворотливости, умения владеть собой, ума и всего прочего.
Как опытный полицейский, могу с уверенностью сказать: таких субъектов обычно
крайне легко колоть. Как адвокат с большим опытом, вы, быть может, со мной
согласитесь? Точно так же, даже если сам Кавальканти – достаточно крепкий
орешек, его подручные – в точности та же мелочь, с которой очень легко
работается. И из ваших клевретов, и из людей Кавальканти мы без особого труда
можем вытряхнуть столько отягчающего вас…
Пауза длилась всего несколько мгновений. Лоренс посмотрел
ему в глаза:
– Вот и уличите меня, дорогой господин из тайной полиции!
Уличите их показаниями. Обширными, неопровержимыми, чертовски отягчающими… Я
что-то не вижу при вас ничего, похожего на бумаги со свидетельскими
показаниями. Если вы опытный полицейский – а я готов признать, что так и
обстоит, – отчего же вы не запаслись сначала кипой показаний мелочи,
пришли ко мне к первому? Опытные полицейские таких просчетов ни за что не
допускают. Следовательно, это не просчет, а что-то другое, совершенно другое…
Он уставился на Бестужева с нагловатой улыбочкой человека,
прекрасно осознающего свое превосходство. Бестужев сохранил бесстрастное выражение
лица, но про себя крепко выругался. Его противник, крючкотвор с немалым опытом,
нащупал слабое место и ударил именно в него. Вся помянутая мелочь оставалась на
свободе и никаких показаний, соответственно, не давала, мало того, Бестужев не
был до конца уверен, что ему удастся убедить капитана с Исмеем произвести
необходимые аресты и допросы по всем правилам…
Лоренс заговорил:
– Я вполне допускаю, что эта адская машинка действительно
принадлежит… упомянутому вами синьору. Зная его пристрастие к подобным
игрушкам… Однако мне совершенно ясно, что по каким-то своим соображениям ни вы,
ни англичане не стали предпринимать официальных мер. Иначе вы непременно
явились бы ко мне с кучей бумаг, с ворохом показаний… Мне сейчас совершенно
неинтересно, почему вы поступаете именно так и какие у вас соображения. Важнее
другое: вам нечего официально мне предъявить. Иначе предъявили бы уже… Боже
мой!!! – внезапно воскликнул он с неподдельным надрывом, даже за голову
схватился и просидел так, прикрыв глаза на несколько секунд. – Ну конечно
же…
– О чем вы? – спросил Бестужев, стараясь сохранять
полнейшее хладнокровие.
Лоренс убрал руки от лица и посмотрел на него, улыбаясь во
весь рот:
– Я идиот, признаю. Я сыграл совершеннейшего дурака… Что
поделать, с каждым может случиться, нет в нашем убогом мире совершенства… Теперь
мне ясно. Коли уж вы не нанятый этой девицей авантюрист, не посланец
конкурентов… Вы ведь тоже потеряли Штепанека, верно? Вы и англичане. Вы не
охраняли его от нас, а все это время пытались его отыскать… Ну конечно, теперь
все сходится… Я прав?
– Для вас это совершенно неважно, – сказал
Бестужев. – А теперь извольте выслушать меня внимательно. Да, по некоторым
причинам мы никого не арестовали и не допрашивали. Пока что. Но мы, даю вам слово
офицера, этим непременно займемся в самое ближайшее время.
– Вы еще не нашли Штепанека… – удовлетворенно улыбаясь,
сказал Лоренс.
– Молчите и слушайте! – прикрикнул Бестужев. –
Хорошо. Не нашли. Но найдем уже через пару часов, с нашими-то возможностями…
Только вашего положения это нисколечко не изменит. Потому что нам нужны именно
вы, именно вас я намерен сделать козлом отпущения.
– Почему? – спросил Лоренс уже совершенно другим тоном.
– Да попросту потому, что так – проще всего, – ответил
Бестужев с милой, обаятельной улыбкой. – По большому счету, нас интересует
только Штепанек. В любом случае Кавальканти не удастся устроить на судне взрыв,
адскую машину мы изъяли, а запасной у него наверняка нет. По большому счету,
нам неинтересны его молодчики и ваши подручные. Пусть с ними далее разбирается
американская и итальянская полиция, если у нее возникнет такое желание. А вот вы,
милейший, нас интересуете по-прежнему. Потому что нам нужно знать, кто вас
послал, кто путается у нас под ногами. Логично, не правда ли? Вас я, будьте
уверены, уже через четверть часа отправлю под замок. Согласен, в какой-то
степени это будет чистейшей воды произвол – но что вы хотите от сатрапа из
России… Независимо от того, будем ли мы при подходе к Нью-Йорку брать
Кавальканти с присными, вы так и останетесь под замком и, как я и обещал,
проделаете с нами обратный путь до Европы. Основания? Вот эта штука… – он
подбородком указал на бомбу. – Кто в Америке узнает, что вы остаетесь у
нас под арестом? Ваши подручные и банда Кавальканти, ага… Вы всерьез верите,
что они ринутся в полицию рассказывать о вашей участи и требовать вашего
освобождения? Нет, серьезно? В Европе… а вот в Европе я постараюсь, чтобы вы
попали не в Англию, а в Россию. С англичанами я, думаю, договорюсь без труда,
вы им абсолютно не нужны. У вас будет возможность познакомиться с тюрьмами
Российской империи. Я не буду врать, что вас непременно отправят на сибирскую
каторгу. Рано или поздно вас придется отправить восвояси – но до того вы
хлебнете горя… Пусть произвол. И что? Каковы будут последствия? Вы настолько
наивны, чтобы полагать, будто ваше правительство добьется моего наказания? Вы
вроде бы имеете кое-какие познания о русской тайной полиции… Ну, что вы
молчите? Высмейте меня, докажите, что все будет совершенно иначе! –
ободренный молчанием собеседника, он продолжал холодно, резко, напористо: – А
главное, вы провалите порученное вам вашими нанимателями дело, и ваша репутация
оборотистого человека, как нельзя более пригодного для грязных делишек, получит
неплохой урон… что для ваших финансов будет иметь самые катастрофические
последствия. Никому не нужны неудачники, провалившие однажды серьезное дело… Не
так ли, Лоренс? Мне необходим в этой истории козел отпущения. И я, уж простите,
намерен отвести эту роль вам. Вы достаточно умны, чтобы не вопить и далее о
произволе. Ну да, в который раз повторяю – произвол… Мы в России и не такое
выделываем…
