– А что в Европе? – бросил Штепанек, тщетно пытаясь
сохранить прежнюю надменность.
Однако Бестужев видел в нем некий надлом – и спешил
усугубить первые успехи.
– То есть как это что? – поднял он брови. – В
Европе, точнее, во Франции, вы моментально попадете в цепкие объятия
французской Фемиды. Гравашоль давно арестован, знаете ли. Я сам участвовал в
его аресте. Соответствующие показания он дал очень быстро – ну с какой стати
ему вас выгораживать и спасать? У него достаточно хлопот о собственной шкуре…
Кто вы для него? Случайный наемник, ничуть не идейный собрат по борьбе… Ювелиры
моментально опознают свои камушки – это для простаков в таких делах, вроде нас
с вами, все брильянты кажутся одинаковыми, а вот ювелиры не только сумеют
опознать свои, но и убедить в этом присяжных. Как вы, должно быть,
догадываетесь, серьезные претензии к вам с некоторых пор имеет и итальянская
юстиция, каковая с величайшей охотой примет участие в процессе…
– Авантюрный роман какой-то… – с наигранным спокойствием
сказал Штепанек.
Он волновался, его вспотевшие ладони коснулись друг друга,
пальцы переплелись, нервно дергаясь, капельки пота выступили на лбу и висках,
глаза бегали. Все классические симптомы были налицо: не обладавший ни особенной
отвагой, ни умением запираться на серьезном допросе субъект начинал понимать,
что влип, и влип крепко…
– Подведем некоторые итоги? – продолжал Бестужев
напористо, не давая оппоненту опомниться. – Вы замешаны в подготовке
покушения на коронованную особу, а в качестве платы приняли брильянты,
похищенные в результате разбойного нападения. Сдается мне, что при наличии
таких обвинений ни один, трижды гениальный изобретатель, на снисхождение
рассчитывать не может. Или вы полагаете, что Хейворт кинется вас защищать с
помощью оравы тех самых высокооплачиваемых адвокатов? Насколько я понял, он
неглупый человек и уважаемый предприниматель, он быстро сообразит, что его имя
не должно всплывать в такой истории. Он всерьез намерен отомстить своим врагам,
но не настолько же он одержим маниакальными идеями, чтобы впутываться… Вы останетесь
один. Никого не будут интересовать ваши достижения на ниве электротехники и
ваши гениальные открытия. Французское правосудие на такие лирические моменты не
склонно обращать внимание, особенно при таких обстоятельствах. Самое легкое,
что с вами может случиться, – многолетняя отсидка в тюрьме либо на
каторге. Но у французов существует еще и некая машина, которая… – Бестужев
многозначительно чиркнул себя ладонью по горлу. – Догадываетесь, о чем я?
Подумайте как следует, Штепанек. Я уже давно понял, что вы вовсе не персонаж
романов и анекдотов о рассеянных, неприспособленных к жизни ученых, о чудаках
не от мира сего. С некоторых пор вы ведете жизнь хваткого дельца, который
научился добывать весьма крупные суммы, получать нешуточные ценности… Только этому
пришел конец, неужели вам еще непонятно?
– Это все слова…
– А ваши спутники, которые не в состоянии прийти к вам на
помощь? Их сейчас удерживают люди, облеченные нешуточной властью, имеющие право
на такие поступки… Хотите побеседовать с господином из Скотленд-Ярда или
помощником капитана?
– Зачем? – замотал головой Штепанек. – Я имею в
виду, у вас только слова…
– Вот тут вы серьезно ошибаетесь, – сказал
Бестужев. – Я уже говорил, что мы арестовали Гравашоля, – чуть
подумав, он решил приврать, благо проверить его было невозможно. – Кроме
того, пребывает под замком и его сообщник, господин, известный под
романтическим прозвищем Рокамболь… Вы наверняка должны были с ним встречаться,
сам-то он уверяет, что так и было…
– Вранье!
– Извольте, – сказал Бестужев, вынимая из кармана
сложенные вдвое листы бумаги. – Вот вам показания Гравашоля, а здесь и
откровения милейшего Рокамболя… Я же говорю, вы для них не более чем случайный
сообщник, они не намерены были вас выгораживать, они спасали в первую очередь
себя… Прочтите, я вас не ограничиваю временем.
– Вы сами могли нацарапать что угодно, я же не знаю почерка
ни того, ни другого…
– Резонное замечание, – сказал Бестужев. – Вот
только… Показания эти содержат массу имен, адресов, подробностей, которые вас в
два счета убедят, что я ничего не подделывал, и нам известно все. Читайте и не
забывайте, что оба пребывают в самом добром здравии, сидят за решеткой под
надежным присмотром и готовы все подтвердить, едва вас с ними сведут… Уже через
несколько дней. Читайте-читайте, там множество интереснейших вещей приведено…
Он откинулся на спинку кресла и с холодной улыбкой смотрел,
как Штепанек чуточку дрожащими руками перебирает листки, что-то выхватывает
взглядом – нечто, никак не прибавляющее ему спокойствия духа и уверенности в
себе…
Потом инженер принялся читать с самого начала, внимательно и
цепко. Бестужев терпеливо ждал.
– И что же, это похоже на выдумку? – спросил он, когда
Штепанек уронил прочитанные листы на колени, ссутулился, поник. – В самом
деле, похоже? Нет уж, согласитесь, что это доподлинная правда, здесь подробно,
во всех деталях описаны ваши парижские похождения, способные привести вас если
не на гильотину, то уж за решетку наверняка. С вами все кончено, простите за
прямоту. Вы не знаменитый инженер и гениальный изобретатель, а государственный
преступник. И, сколько бы вы ни отсидели – а сидеть придется долгонько – к
прежнему положению вам уже никогда не вернуться. Понимаете вы это?
Штепанек, вперив взгляд в пол, протянул:
– Но ведь и вы при таком обороте ничего не получите…
– Не в том смысл, – сказал Бестужев. – Ведомства,
подобные нашим, нельзя обманывать, вести с нами двойную игру. Потому что в
таких случаях мы мстим, и жестоко. Надеюсь, вы, хоть краем уха, да слышали о
нравах военных и тайной полиции? И потом… Почему вы решили, что мы ничего не
получим? Да, мы останемся без вас. И только. Все ваши бумаги, – он
невежливо показал пальцем на живот Штепанека, – куплены нами законным
образом, и, учитывая дружественные отношения России и Франции, нетрудно будет
их у французов получить. Постараемся как-нибудь обойтись и без вас. Уж простите
великодушно, но на вас свет клином не сошелся. В России тоже хватает способных
электротехников, могу вас заверить…
– Они не разберутся!
– Ну, это тема для последующих научных дискуссий, в которых
я не силен, – сказал Бестужев. – В конце концов, как мне объясняли
весьма знающие люди, любое техническое изобретение можно понять и
усовершенствовать. Знаете, уже здесь, на «Титанике» я прочитал занятную
историю: в американское бюро патентов почти одновременно явились два господина,
и каждый из них изобрел телефон, не зная друг о друге. Понятно, выиграл тот,
кто пришел первым… Но у нас другой случай. Я не инженер и плохо разбираюсь в
технике и электричестве, однако кто может ручаться, что сейчас где-то в Европе
не работает новый изобретатель, способный продвинуться даже дальше, чем вы? Не
столь уж фантастическое допущение. И, наконец, мы всегда можем пригласить в
качестве консультанта вашего учителя, профессора Клейнберга…
