– Договорились, – буркнул Штепанек.
Он выглядел раздосадованным, злым, но уже не казался
сломленным – приободрился, стервец, заново ощутил пьянящий вкус свободы,
остался в завидном положении высокооплачиваемого изобретателя, избавленного от
пошлых житейских хлопот…
Следовало закреплять достигнутый успех, не чураясь самой
беззастенчивой лести – на что только ни приходится идти ради дела…
– И вот что еще, – сказал Бестужев с самым
благожелательным, даже дружеским выражением лица. – Вы упустили одну очень
важную сторону дела. Причину, по которой вам следует сотрудничать непременно с
нами. Вы гений изобретательского дела, господин Штепанек, даже я, профан, успел
это понять…
На лице инженера отразилось некое самодовольство и показная
скромность.
– Если бы вы работали у этого самого Хейворта… или кого-то
ему подобного, у вас, конечно же, было бы гораздо больше денег, нежели
предложили мы. И только… Служба же державе, особенно такой, как Российская
империя, несет в себе и массу других преимуществ, которые кое в чем даже
превосходят вульгарный звонкий металл. Это чины, господин Штепанек, это,
возможно, дворянство, это ордена, кресты, звезды… – для пущей наглядности
Бестужев очертил пальцем у себя на груди нечто непонятное, но, безусловно,
приличных размеров. – Вот об этой стороне дела вы и не думали… Все эти
заокеанские миллионеры рассматривали бы вас как одного из множества наемных
служащих… зато в России бы будете, кем надлежит – великим ученым на службе его величества.
Есть еще и Академия… Вы ведь родились в… небольшом городишке в западной
Словакии?
– В жуткой дыре, так будет правильнее, – сказал
Штепанек, поджимая губы.
– И вам, конечно же, хотелось бы когда-нибудь вновь там
показаться во всем блеске успехов? – продолжал Бестужев. – Не
смущайтесь, все мы люди, и ничего человеческое нам не чуждо. Вы не знаете, как
бывает с только что произведенными в первый чин офицерами? Надев новенькие,
блистающие золотые погоны, они непременно отправляются делать визиты всем знакомым,
от близких до случайных, чтобы покрасоваться. Так бывает со всеми, я знаю по
себе. Теперь представьте свое триумфальное возвращение на родину… либо в Вену,
где вас не поняли и отторгли эти ученые чинуши. Одно дело – приехать просто
очень богатым. И совсем другое – признанным в великой империи ученым,
удостоенным орденов, быть может, и большего…
Штепанек даже глаза полузакрыл – подобные радужные
перспективы ему, безусловно, были как маслом по сердцу. «Почему мне это не
пришло в голову раньше? – с досадой подумал Бестужев. Он вот-вот
замурлычет, как кот, которому чешут за ухом. Строго говоря, никакого отличия от
многих вовсе уж бездарных, никак не талантливых субъектов, с коими приходилось
работать, – достаточно поманить побрякушками и чинами…»
– Это все отнюдь не голословно, – сказал он. – Вы
ведь не могли не слышать, как взлетали иные ученые мужи на русской службе…
– Приходилось… Послушайте! – у инженера был вид
человека, настигнутого нежданным озарением. – А собственно, зачем
непременно вступать с… ней в конфронтацию? Устраивать сцены?
– Что вы имеете в виду? – спросил Бестужев.
– К чему лишние скандалы? Я мог бы ей попросту солгать,
сказать, что мы с вами не достигли согласия. Вы напоминали мне о прежнем
договоре, но я остался тверд. Луиза… она ведь ничего не знает о некоторых…
обстоятельствах.
«Ах, вот ты из каких, – подумал Бестужев, –
стараешься избегать решительных объяснений, поставленных ребром вопросов,
предпочитаешь закулисные интриги и обман. Дипломат, право… Но в том-то и суть,
что так, пожалуй, получится даже выгоднее в некоторых отношениях…»
– В этом что-то есть, – сказал он, подумав. – Вот
только… Вы сможете при этом выглядеть достаточно убедительным?
– Думаю, да, – усмехнулся Штепанек.
Походило на то, что к нему полностью вернулось душевное
спокойствие, и он вновь стал не лишенным надменности и спеси техническим
гением, превосходно знающим себе цену. Бестужев, наблюдавший этого сукина кота
в самых разных ипостасях, ничуть этому не удивился: и черт с ним, пусть задирает
нос, лишь бы и впрямь оказался достаточно убедительным…
– Вы уж постарайтесь, – серьезно сказал
Бестужев. – Да, вот еще что… Здесь, на корабле, обретаются, можно сказать,
конкуренты – парочка американских прохвостов, которые намерены сделать вам аналогичное
предложение. Они вас пока что не обнаружили, но если, паче чаяния, появятся –
вы, я надеюсь, и тут сможете остаться на высоте?
– Ну разумеется, – сказал Штепанек.
Он небрежно, даже гадливо собрал в стопочку исписанные
листы, содержавшие немало для него неприятного, многозначительно уставился на
Бестужева. Тот проворно взял у него бумаги:
– Ах да, я и забыл… Ну что же, всего наилучшего, – и,
уставясь в глаза инженеру решительным взглядом, сказал без улыбки: – Вы уж не
подведите, я вас умоляю… Чтобы нам не возвращаться к неприятным сторонам жизни…
– Не беспокойтесь, – надменно поднял подбородок
инженер.
Бестужев поклонился и вышел. Он не сомневался, что выиграл,
но на душе было горько, совсем по другим причинам. Ну почему он решил, что
гений, талант, творческий человек обязан в дополнение к своему дару Божьему
служить еще и олицетворением всех мировых добродетелей, высокой морали,
благородства и чести? Как будто мало было бесчисленных примеров из старинной
истории, да и дней сегодняшних? Что за юношеский идеализм, право…
Он вошел в соседнюю каюту. Происходившее там носило все
черты благолепия – именно оттого, что ничего там, собственно говоря, не
происходило. Мрачный верзила, телохранитель Штепанека, сидел смирнехонько
напротив инспектора, а за спиной у него располагался дюжий матрос, явно
гордившийся своей ролью бдительного часового.
– Можете идти, – кивнул ему Бестужев. – Пойдемте и
мы, инспектор, все благополучно разрешилось…
– А как быть с этим? – инспектор продемонстрировал
внушительный пистолет кольтовской системы.
Бестужев, не колеблясь, забрал у него пистолет и протянул
владельцу. Наклонившись к нему, сказал значительно и властно:
– Вы, кажется, успешно охраняли вашего подопечного? Можете
продолжать с тем же усердием.
Тот уставился на него сердито, непонимающе, но пистолет тут
же сграбастал и сунул под пиджак, где у него на хитроумных ремешках висело
нечто вроде открытой кобуры.
Притворившись, будто не замечает вопросительного взгляда
англичанина, он направился к следующей каюте. В голове отчего-то всплыл детский
стишок: «Мороз-воевода дозором обходит владенья свои…» Мимолетно усмехнувшись,
Бестужев распахнул дверь.
С первого взгляда стало ясно, что здесь события
разворачивались гораздо менее мирно: Луиза, сидя в кресле, метала пламенные
взгляды так, словно всерьез полагалась испепелить ими всех и вся. Ее покойное
положение в кресле было вызвано наверняка не ее собственными побуждениями, а
исключительно тем, что матрос крепко держал ее за локти без особого почтения к
прекрасному полу и роскоши первого класса. Офицер, стоявший поодаль, все еще
зажимал щеку носовым платком – и, когда он его на миг отнял, Бестужев увидел на
щеке длинные кровоточащие царапины. Судя по всему, мисс Луиза сдалась только
после упорного сопротивления…
