— Мне только что телефонировали в номер… Возникло
срочное дело, вполне возможно, мне придется уехать, и надолго. Если я не
появлюсь до полуночи, это будет означать, что номер мне более не нужен. В
случае, если так и случится, направьте счет моему банкиру… или у вас так не
принято?
— О, не беспокойтесь, мистер Сойер! — со
сладенькой улыбочкой сказал портье. — Именно так я и поступлю, если вы не
вернетесь к указанному сроку. Надеюсь, ничего неприятного не произошло.
— Ну что вы, нет, конечно, — сказал
Бестужев. — Бизнес… Мною никто за это время не интересовался?
— Ни одна живая душа, — заверил портье.
Бестужев прикинул кое-что. Портье в подобной гостинице —
персона солидная и мелких подачек от посторонних не берет. Следовательно, Луиза
со своим спутником либо воспользовались сребролюбием служащего рангом пониже,
либо попросту с уверенным видом прошествовали к лифту. Тем меньше шансов, что
их кто-нибудь будет искать…
Он кивнул портье и столь же неторопливо направился к выходу.
Верзила так и остался ерзать на диване, глядя вслед с совершенно потерянным
видом.
Солидный швейцар в сюртуке с позументами распахнул высокую
дверь, и Бестужев сделал свой первый абсолютно самостоятельный шаг по
территории Северо-Американских Соединенных Штатов.
Глава 6
В житейском море
Главное было — не поддаваться робости. Спустившись по
широкой каменной лестнице, он, не колеблясь, окунулся в поток прохожих. Надо
сказать, поток этот был не таким суетливым, суматошным, как то, что он наблюдал
на улицах прежде, здесь шествовали гораздо степеннее, почти как на парижских
Больших Бульварах. Вероятнее всего, Бестужев оказался в одном из респектабельнейших
уголков города, судя по зданиям и облику окружающих.
Какое-то время он двигался, стараясь не выбиваться из общего
ритма. Пожалуй что, первая растерянность давно схлынула — и он даже начал
определять, есть ли за ним слежка (вместе с телохранителями Луиза очень даже
свободно могла прихватить с собой и хватких филеров). По всему выходило, что
слежки за ним сейчас нет. Очаровательную амазонку подвело чувство некоего
превосходства: чересчур уж она уверилась, что Бестужев здесь совершенно беспомощен
и не решится на отчаянный поступок вроде бегства в неизвестность…
На вокзал, разумеется, нельзя. Уж коли она прознала про
покупку билета до Вашингтона, то наверняка постаралась, чтобы там дежурили
ловкие агенты. Если их сейчас на вокзале и нет, то перед отходом поезда они
непременно появятся, к гадалке не ходи… Замаскироваться столь искусно, чтобы
обмануть филеров, которым наверняка розданы его фотографии, не получится, тут
необходим театральный грим. Стоило бы, безусловно, незамедлительно изменить
внешний вид, насколько это возможно без услуг гримера — поменять одежду,
головной убор, нацепить очки или пенсне с простыми стеклами. Вот только сделать
это затруднительно, даже располагая чековой книжкой: попробуй отличи, не зная
языка, вывеску магазина готового платья от, скажем, кондитерской лавки. А
посему…
Он вовсе не шел наобум, у него уже была конкретная цель, о
которой Бестужев подумал еще в номере, слушая Луизу, с очаровательной улыбкой
сыпавшую нешуточными угрозами…
Вскоре он увидел то, что требовалось — на перекрестке, у
тротуара, стояли вереницей полдюжины открытых экипажей с привычно понурившимися
возницами на облучках. У экипажей был именно тот простовато-стандартный вид,
свойственный извозчичьим средствам передвижения…
Не колеблясь, Бестужев подошел к переднему, преспокойно
шагнул в экипаж и опустился на жестковатое сиденье. Возница вмиг встрепенулся,
вопросительно обернулся к нему — маленький носатый человечек, черный, как грач,
в шейном платке вместо галстука.
— Друг мой, — сказал Бестужев спокойно, — вы
говорите по-немецки, быть может?
Судя по недоуменному пожатию плечами и удивленной
физиономии, язык этот оказался вознице неизвестен. Точно так же он отреагировал
и на фразу по-французски.
— Ну и варвары же вы здесь, братец ты мой… —
усмехнулся Бестужев, произнеся это на родном языке. — Гарлем. Понимаешь?
Или я неправильно произношу? Г-а-р-л-е-м…
— Гарлем! — кивнул извозчик и протарахтел длинную
фразу, из которой Бестужев не понял ровным счетом ничего.
И повторил:
— Гарлем!
— Гарлем, Гарлем! — закивал извозчик.
И начал произносить непонятные слова с вопросительной
интонацией.
— Деньги у меня есть, любезный, можете не
сомневаться, — заверил Бестужев и продемонстрировал парочку здешних
зеленых ассигнаций.
Дело, кажется, было вовсе не в его платежеспособности…
Возница, явно произнося слова как можно медленнее и внятнее, продолжал
тарахтеть что-то, задавая непонятные вопросы.
— Гарлем! сказал Бестужев.
— Гарлем, Гарлем! — откликнулся извозчик.
И снова затарахтел, уже раздраженнее, округляя глаза, помогая
себе бесполезными в данной ситуации жестами, глядя на Бестужева, как на
субъекта, мягко выражаясь, не блещущего особым умом.
— Какого ж рожна тебе нужно, иностранная твоя
морда… — задумчиво протянул Бестужев, чувствуя не смущение, а злость.
Извозчик, уже начинавший сразу видно, закипать, изрек
длиннейшую тираду, из которой Бестужев понял лишь дважды повторявшееся
«Гарлем». Судя по мимике, жестикуляции, внешнему виду, это был представитель
скорее латинской расы, нежели англосаксонской.
— Италиано? — спросил Бестужев. Извозчик просиял:
— Си, си, синьор, италиано!
И произнес длинную фразу на гораздо более мелодичном языке —
вот только из итальянского Бестужев знал еще меньше, чем из английского.
Кьянти, лаццарони, гондола… На этом его познания исчерпывались.
Убедившись, что странный наниматель не владеет и
итальянским, возница трагически закатил глаза, пробормотав себе под нос что-то
такое, что явно не украшало певучий язык солнечной Италии. Тянуться это могло
до бесконечности, и Бестужев от злости начал, кажется, понимать, в чем
загвоздка: Гарлем, похоже, не так уж мал, и кучер требует более конкретных
географических указаний. Очень может быть: ведь и в Петербурге, если сказать
извозчику «На Васильевский остров!», он рано или поздно попросит уточнить, куда
именно…
Вздохнув, Бестужев поступил просто: достал ассигнацию в пять
долларов, что по здешним меркам для простого народа было достаточно приличной
финансовой суммой, сунул ее в руку извозчика, энергично махнул рукой куда-то в
пространство и непререкаемым тоном приказал:
— Гарлем!
Переводя взгляд то на него, то на купюру, извозчик,
гримасничая, что-то прикидывал. В конце концов он пожал плечами так, что они
едва не поднялись выше ушей, отвернулся, взял кнут и прикрикнул на подтощалую
вороную лошадку. Экипаж отъехал от тротуара и ловко влился в общий поток. Не
оглядываясь более, извозчик сосредоточил все внимание на управлении экипажем.
Бестужев устало вздохнул: поистине, деньги — гениальнейшее изобретение
человечества…
