Он, естественно, не собирался наносить визит герру
Виттенбаху: просто-напросто сейчас Гарлем представлялся ему идеальным оазисом
спасения. Коли уж там, как упоминал Виттенбах, обитает немалое количество
немцев, затруднений с языком не будет. Именно там можно и переменить одежду, и
отыскать без хлопот, если понадобится, приличную гостиницу, и расспросить кое о
чем, реализуя кое-какие пришедшие в голову идеи.
Впрочем, о гостинице и думать не стоит. Чутье подсказывает,
что следует покинуть этот город нынче же, не дожидаясь наступления ночи и уж
тем более не задерживаясь до утра… Или, если не получится, самое позднее на
рассвете.
Бестужев проводил внимательным, оценивающим взглядом двух
показавшихся слева полицейских — на высоких, ухоженных лошадях с коротко
подстриженными хвостами. Как и все здешние городовые, которых он видел прежде,
эти выглядели крайне внушительно, ничуть не уступая российским, французским,
австрийским блюстителям порядка: рослые, уверенные в себе, в темно-синих
мундирах, фуражках с медными цифрами и какими-то эмблемами. Ну что же, лишенная
единого руководства полиция вовсе не обязательно должна состоять из смешных
недотеп…
Экипаж ехал вдоль набережной — а вдали, за полосой воды,
вздымалось целое скопище высоченных зданий. Бестужев уже знал, что это место
называлось Манхэттен, остров в городской черте.
Водный путь бегства… Он поначалу думал и об этом. Выглядело
даже более заманчиво: если до Вашингтона около ста верст, то до Британской
Канады от Нью-Йорка не более тридцати, и туда совсем нетрудно попасть морем.
Впрочем, кому как… Он представления не имел, как устроено
регулярное водное сообщение между Штатами и Канадой, каковы пограничные
правила, и, самое важное, не знал языка. При таком раскладе чересчур рискованно
было бы и пытаться.
Раздумывая над угрозами Луизы, Бестужев не сомневался: все,
что она обещала, может быть пущено в ход. Подобные вещи не так уж и трудно
устроить беззастенчивому дельцу с миллионными капиталами. Более того: он был
прямо-таки твердо уверен, что выбран будет самый унылый для него вариант: сказочка
о страшном головорезе, которого для пущей надежности и не следует даже пытаться
взять живьем.
Хейворт поступит так не потому, что он как-то уж особенно
зверски жесток. Просто-напросто это самый рациональный, простой и надежный
вариант, вот ведь что… Можно, конечно, объявить Бестужева шпионом или
похитителем бумаг, засадить за решетку — но в том-то и дело, что эти расклады
гораздо более сложны и трудоемки, а следовательно, ненадежны. Живой узник может
наговорить массу интересных вещей. Вовсе не обязательно, что ему поверят с
первой минуты, но в таком случае, несомненно, риск для Хейворта гораздо более
велик. Кроме полиции, здесь существуют еще судьи, прокуроры, чиновники
министерства иностранных дел, не говоря уж о репортерах и адвокатах. Чересчур
уж многих придется подкупать, и это при том, что полной гарантии все равно не
будет.
Если отбросить ход мыслей обычных людей, вернуться к
жестокой и незатейливой логике грязных дел, то, в самом деле, проще и выгоднее
всего провернуть историю с «жутким злодеем». В этом случае нужно заручиться
поддержкой одного-единственного высокопоставленного полицейского чиновника. Ни
одна полиция мира не может похвастать тем, что полностью состоит из
неподкупных, что на высоких постах совершенно нет продажных субъектов. Думать
иначе — утопия…
Один-единственный, зато достаточно высокий чин спустит вниз
циркулярное указание — и десятки, да что там, сотни нью-йоркских городовых и
агентов в штатском, не подозревая об истинной сути дела, будут совершенно
искренне пытаться выследить изверга, врага человечества, убийцу-маньяка. Более
того, сверху будет спущено и мнение, что брать этого субъекта живьем все равно
не стоит, чтобы не рисковать жизнями бравых стражей порядка. Бестужев прекрасно
знал механизмы подобных предприятий; везде, в сущности, одно и то же, взять
хотя бы девятый год и этого рижского Роберта-Дьявола, фигуру жуткую, заляпанную
кровью по самые уши. Терять ему было абсолютно нечего, все равно был приговорен
к смерти, вот только бежать с помощью собратьев ухитрился, не расставаясь с
двумя маузерами, — и агентов заранее предупредили, что живьем этот скот,
собственно, никому и не нужен. Когда ему прочно сели на хвост, и Роберт-Дьявол
это заметил, полез обеими руками в карманы пальто, опытные филеры, не
колеблясь, ударили по нему с трех сторон из браунингов — ну и наповал, конечно.
Беспроигрышная комбинация, в самом деле. Мертвец уже никому
ничего не сможет объяснить, ни в чем оправдаться. И никаких особых последствий
для знающих подоплеку — между прочим, в данном случае отсутствие единого
руководства всей полицией страны удобно для продажного еще и тем, что над ним
гораздо меньше начальствующих, чем в Европе, меньше надзора и присмотра…
Увы, Бестужев предоставил Хейворту дополнительные «улики» —
когда оставил у себя в номере связанную парочку. Если они не сами освободятся и
не покинут тихонечко гостиницу, а будут обнаружены прислугой, которая после
полуночи непременно явится навести порядок в номере, Хейворт получит лишний
козырь. Заявит, что сей опасный маньяк и страшный разбойник, напав на его
племянницу, как раз и похитил у нее бесценные документы. Довольно простой ход,
человеку коварному сразу придет в голову. Но что поделать, если не было другого
выхода…
В одном можно быть уверенным: машина еще не закрутилась.
Фотографический снимок Бестужева еще не размножен, не роздан здешним городовым
и агентам сыскного, даже если пленники и освободились буквально только что,
пара часов в запасе, вероятнее всего, найдется. А то и побольше. Дело упрется в
чисто технические, процедурные детали: в считаные минуты ни фотографии не
размножить, ни проинструктировать сотни людей… фотографии еще нужно развезти по
всем участкам города, раздать, собрав предварительно весь наличный состав
полицейских сил. Уж Бестужев-то прекрасно понимал, сколь громоздким и
неторопливым бывает на этом этапе механизм чрезвычайного розыска. Как бы ни
пылали энтузиазмом высокие начальники, потребуется время, чтобы, так сказать,
организовать охотников и экипировать их должным образом…
Так что какое-то время у него было. Может, и до утра. Но
успокаиваться не следует, вести себя нужно так, словно охота уже пустилась по
пятам…
Городской пейзаж ощутимо менялся — здания вокруг гораздо
ниже, чем в центре города, не такие помпезные, потоки людей и экипажей ощутимо
поредели, меж домами все больше свободного пространства, занятого парками, а то
и просто совершенно нецивилизованными пустырями…
Его догадки подтвердились: извозчик остановил экипаж у почти
безлюдного тротуара, обернулся к Бестужеву, широко ухмыляясь:
— Гарлем! — показал налево. — Гарлем! —
показал направо. — Гарлем! — широко развел руки в стороны, словно
обнимал весь мир в приливе братской любви или алкогольной горячки — Гаа-арлем!
И уставился так, словно насмешливо спрашивал: «Ну какого
тебе еще рожна надобно, чудило?» Бестужев, и бровью не поведя, вышел из
экипажа, отошел на шаг и, видя, что извозчик явно считает себя вполне
удовлетворенным и не намерен требовать еще денег, неторопливо направился прочь.
