И очень скоро с превеликой радостью увидел вывеску над
первым этажом трехэтажного здания, где черным по белому, прекрасно ему знакомым
готическим шрифтом было начертано: «Генрих Кранц. Галантерейный товар
наилучшего качества». По-немецки начертано было, господа мои!
Бестужев блаженно улыбнулся, почувствовав себя почти что дома.
И незамедлительно развил бурную деятельность. Первый из
встречных немецкого не понял — да и отвечал, очень похоже, не на английском, а
на каком-то другом языке — но второй, благообразный пожилой господин, немецким
как раз владел. Через каких-то четверть часа Бестужев уже снял номер в
гостинице: чистенькой, респектабельной, всего-то пятиэтажной, что по меркам
Нью-Йорка, надо полагать, считалось едва ли не голубятней. Записался он, не
мудрствуя, как Иоганн Фихте — какового здесь никто и не искал, да и пристанище
понадобилось совсем ненадолго.
После чего предпринял поход по магазинам — скорей уж
смахивавший на марш-бросок. Вскоре он преобразился, теперь щеголял в просторной
куртке со множеством карманов, тонкой шерстяной фуфайке, брюках гольф по колено
и кожаных гетрах. На голове вместо шляпы красовалось клетчатое кепи с
застегнутыми на макушке клапанами-наушниками. В Европе он казался бы всем
молодым человеком, имеющим прямое отношение к спорту — впрочем, и здесь тоже,
он видел в Нью-Йорке людей, одетых именно на такой манер, правивших
автомобилями или шедших пешком. Он упомянул мимоходом флегматичному
немцу-хозяину, что намерен участвовать в автомобильном пробеге, — на что
усач без всякого интереса пробурчал:
— Ну да, я вижу…
Прежнее платье он велел запаковать и отослать в гостиницу —
что было принято опять-таки без малейшего удивления. К его чековой книжке
проявили точно такое же доверие, как и в «Вальдорфе». Ободренный успехом,
Бестужев зашел в лавку оптических изделий, где приобрел круглые очки в золотой
оправе с простыми стеклами — а потом, завернув за угол и увидев нужный
магазинчик, купил удобную трость, не слишком легкую, не излишне тяжелую,
идеально подходившую для использования в качестве холодного оружия тому, кто
умеет с такими полезными подручными приспособлениями обращаться.
И, покончив с экипировкой, неспешно двинулся по улице, сам
не представляя толком, куда движется. Поигрывал тросточкой, временами, глядя на
свое отражение в зеркальных витринах, с радостью отмечал, что узнать его теперь
трудновато. Внешность у него признаем честно, довольно-таки ординарная, что в
данном случае только к выгоде: полиция в подобных случаях, получив описание
внешности, подходящее к превеликому множеству людей, особенное внимание уделяет
той одежде, что была детально обрисована — обычная полиция, городовые и им
подобные. Филеры политического сыска — другое дело, они и походку отмечают, и
манеру двигаться, и еще многое — но здесь, достоверно известно, нет органа
политического сыска…
Теперь следовало думать о том, как выбираться из города в
сторону Вашингтона. Путь по железной дороге отрезан. А посему нужно в
кратчайшие сроки разузнать, где здесь можно нанять извозчика или автомобиль,
согласный вести его за четыреста верст до столицы. Он и понятия не имел,
приняты ли здесь такие путешествия при наличии железной дороги, — но это
не имело никакого значения. Некоторые стороны жизни, как он уже убедился,
совершенно одинаковы что здесь, что в Старом Свете. Богач, где бы он ни был,
имеет право чудить. И любые его чудачества, если они подкреплены надлежащим
количеством денежных знаков, выполняются беспрекословно — ну, а то, что при
этом окружающие думают, волновать не должно!
Вот именно. Наверняка и в здешнем языке сыщется нечто
близкое знаменитой русской фразе, обычно произносимой со множеством оттенков:
«Барин чудить изволят…» Тут и легкая насмешка, и удивление, но в первую очередь
неприкрытая зависть к чудаку, имеющему возможность выбрасывать немалые деньги
на свои прихоти. К тому же он иностранец здесь — а от иностранца всегда и везде
подсознательно ждут чудачеств, не удивляются: что с заморского гостя взять, у
них наверняка все иначе, дома на голове ходят и штаны через голову надевают…
Наметим контуры… Эксцентричный, как принято деликатно
выражаться в таких случаях, молодой человек не из бедных желает незамедлительно
отправиться в Вашингтон. Железной дороги он терпеть не может, есть у него такая
то ли причуда, то ли мания, вот и понадобился ему либо экипаж, либо автомобиль.
Случай не из рядовых, конечно, но и не самый удивительный, бывают и почуднее.
Проще всего обсудить это дело с портье в гостинице или найти небольшой
ресторанчик, где кабатчики и официанты, как правило, весьма словоохотливы и за
скромные чаевые дадут щедрому клиенту любой житейский совет…
Но прежде следовало… Увидев украшенное американским флагом
здание почты, он направился туда, рассудив, что служащие, пребывая в квартале,
где обитает немало немцев, должны быть в ладах с немецким языком. Так оно и
оказалось: немецкий явно не был для служащего родным, но объясняться на нем он
мог сносно, и Бестужев без всяких задержек отправил в Вашингтон телеграмму, где
сообщал, что из-за непредвиденных обстоятельств вынужден на некоторое время
задержаться. Почтарь заверил, что переведет ее с немецкого слово в слово, благо
и содержание нехитрое.
Выйдя с почты, двинулся по широкой аллее обширного парка —
не особенно торопясь, потому что здесь никто не торопился, поигрывая
тросточкой, далекий от уныния. Жизнь, можно сказать с грехом пополам
наладилась. Теперь отыскать кабачок…
Он встрепенулся, прислушался. Никакой ошибки — шагавшие
впереди него двое солидных мужчин разговаривали, вне всякого сомнения, на
еврейском жаргоне, который прекрасно владевший немецким Бестужев вполне
понимал, пусть порою и через пень-колоду. Да, несомненно: один из собеседников
крайне озабочен, что его племянник начал проявлять явственные признаки лености,
а порою и склонен к беспутному поведению, так что молодчика следует
незамедлительно пристроить к делу, занять работой, чтобы времени не было на
всякие разорительные глупости. Второй, похоже, не особенное склонен углубляться
в тему, отделывается краткими репликами, поддакивает и слушает. Так, теперь
говорят о каких-то перевозках, непонятно, правда, что там у них за груз,
непонятные слова, похоже, позаимствованные из английского… Но в общем и целом
понять их можно, как и они наверняка поняли бы его немецкий…
У него вспыхнула неожиданная идея. Без ложной скромности,
почти что гениальная для данных обстоятельств. А почему бы не выдать себя за
еврея? За новоприбывшего российского еврея, столкнувшегося с некоторыми
трудностями, которые он по недостатку опыта не может разрешить самостоятельно?
Взаимовыручка и спайка евреев общеизвестны. Если грамотно
держаться… Придется импровизировать на ходу, но задача не столь уж и сложная.
На ветхозаветных приверженцев старины эти двое ничуть не похожи: ни лисьих
шапок, ни лапсердаков, ни пейсов, просто-напросто два солидных господина вполне
ассимилянтского облика — и, судя по всему, обитают здесь достаточно давно, так
что им можно втюхнуть что угодно, сославшись на то, что они провели вдали от
России слишком много времени, и там многое изменилось. А если они не из России,
тем лучше, еще проще будет сочинить вполне даже правдоподобную историйку.
Бесповоротное и окончательное разоблачение может произойти только в бане — но
ее вовсе и не обязательно посещать совместно с ними.
