— Прекрасно! — кричал Сол. — А теперь
краснокожие строят в сторонке гнусные планы… Старательно подчеркивайте гнусность
планов, напоминаю! А красавица в отчаянии бьется…
Краснокожие проворно переместились на правый фланг, сбились
там кучкой и, преувеличенно жестикулируя, то и дело показывая друг другу на
пленницу, хохоча, принялись обсуждать планы на будущее. Сказать по правде, при
этом они выглядели совершеннейшими идиотами, но Сол наверняка знал, что делает,
во всяком случае, протестов от него не последовало. Колоритная троица замышляла
что-то непонятное, но, безусловно, настолько гнусное, что гнуснее и некуда.
— Беззащитная жертва тем временем бьется в отчаянии!
Лили старательно билась с испуганным лицом, ее тщетные
усилия освободиться выглядели чертовски натуральными.
— Расправь плечики, солнышко! — кричал Сол. —
Ну, когда эта чертова пуговица отлетит? Я же предупреждал, Мэри: аккуратненько,
лезвием безопасной бритвы подрезать так, чтобы держалась на паре ниточек!
— Я так и сделала, мистер Роуз… — робко
пролепетала дама средних лет, исполнявшая функции костюмерши и гримерши.
— Ну, и где? Мне что, останавливать аппарат и самому
возиться, чтобы сделать, как следует? Уволю! Всех уволю! Дармоеды, ничего не
соображают, криворукие, простейших указаний не способны выполнить с толком…
Ага! Наконец!
После очередного резкого движения бьющейся в отчаянии
прекрасной пленницы пуговица на ее рубашке отлетела. Открывшееся зрелище не
способно было оскорбить общественную нравственность, но все же представляло для
зрителя определенный соблазн, тут и говорить нечего.
— Отлично! — завопил Сол. — Пленница
извивается, бьется, трепещет… Лили, прекрасно, ты великая актриса! Так, теперь
тот краснокожий, которому предстоит остаться пока что в живых, чуть отступает
на задний план, а двое выходит на пару шагов поближе к камере… Где их и
настигают меткие пули! И они умирают в конвульсиях! Старательно умирают, вы
поняли, обормоты? Красиво умирают, эффектно!
Один индеец чуть неуклюже отступил подальше. Справа
приблизился один из подручных Сола с винчестером, заряженным холостыми
патронами, выпалил в краснокожего, передернул скобу затвора, выстрелил вторично.
Патроны были снаряжены натуральным дымным порохом, так что сам стрелок в кадр
не попал, как ему и полагалось, зато в аппарат угодили две крайне эффектных
полосы порохового дыма. Краснокожие рухнули и принялись кататься по траве,
старательно выгибаясь в немыслимых корчах.
— Хватит, хватит! Умерли уже! Окончательно! Лежите, как
мертвым и полагается, смирнехонько, смотрите у меня, не шевелиться!
Краснокожие добросовестно умерли. Окончательно.
— Оставшийся в живых смотрит в сторону выстрелов… В
сторону выстрелов, я сказал! Выражая крайнее изумление! Я сказал — крайнее!
Уцелевший индеец с выражением крайнего идиотизма на
размалеванной физиономии уставился в ту сторону, откуда неожиданно грянули сразившие
его сообщников выстрелы. Соляным столбом замер. Кажется, Сола это вполне
устроило.
— Отлично! — завопил он. — Лили, ты тоже
уставилась в ту сторону с невероятной надеждой на лице! Я сказал — с
невероятной! Великолепно! Камера — стоп! Актеры остаются на площадке, убитые
тоже, только старайтесь особенно не шевелиться, вам еще придется тут полежать…
Перерывчик!
Он проворно вскочил со стула и двинулся прямиком к Голдману,
еще издали улыбаясь самым приветливым образом и выделывая нечто вроде балетных
па:
— Ну наконец-то! Как я рад вас видеть, Сэмюэль, вы себе
не представляете! Не успеваю благодарить бога, что свел меня со столь
выдающимся бизнесменом, будущим королем кинофабрик нашей великой страны…
Говорил он патетично, с преувеличенным почтением и вовсе уж
запредельной вежливостью. Жизненный опыт подсказывал Бестужеву, что человек
разговаривает таким тоном, когда намерен мгновением спустя нанести некий
коварный словесный удар. Впрочем, от Роуза можно было невзначай дождаться и не
одного словесного: он так крутил и вертел свой здоровенный жестяной рупор, что
Голдман чуточку отступил.
Возможно, его жизненный опыт заставил прийти к тем же
умозаключениям, что и Бестужев только что. Он подобрался, спросил настороженно:
— Все в порядке, Сол? Мейер прибежал взволнованный,
сказал, что у вас возникли какие-то проблемы…
— Мейер, как всегда, преувеличивает, и
значительно, — отозвался Сол тем же сладеньким голоском сценического
злодея, припасшего в рукаве отравленный стилет. — Проблемы? Хо-хо, все не
так мрачно… — он взял Голдмана за лацкан и продолжал тихо, доверительно,
веско: — Проблемы… Все не так мрачно. Нет у нас проблем во множественном числе.
У нас тут завелась одна-единственная, маленькая, крохотная проблемочка… но, к
моему огорчению, весьма даже существенная…
— В чем…
Роуз прервал энергичным взмахом руки с рупором:
— Никаких слов, Сэмюэль, никаких монологов и диалогов!
Давайте брать пример с кинематографа, который кто-то остроумный обозвал Великим
Немым… Не надо ничего говорить. Сейчас вы собственными глазами увидите нашу
махонькую, но прямо-таки роковую проблему… — он поднес рупор ко рту и
заорал: — Все приготовились, снимаем следующую сцену! Благородный герой, ну-ка
живенько, к тому месту, где еще озирается последний оставшийся в живых
краснокожий… Краснокожий озирается! Герой, галопом марш! Я фигурально
выразился, трусцой!
«Мертвые» индейцы моментально замерли, как мышки. Лили вновь
начала яростно биться, тщетно пытаясь освободиться от пут и демонстрируя
некоторые свои безусловно выдающиеся достоинства. Справа показался всадник и
мелкой рысцой направился к поляне. Это и был благородный герой, одетый ковбоем,
с револьвером на боку, в широкополом стетсоне — родной племянник Голдмана.
Бестужев поморщился, как от зубной боли: ни один опытный
кавалерист не смог бы спокойно смотреть на этакое непотребство. Крайне походило
на то, что Голдман-младший сел на коня впервые в жизни: он нелепо, позорно
болтался в седле мешком, не попадая в ритм конскому аллюру, держался в седле,
как собака на заборе, с испуганным лицом, временами определенно порываясь
бросить поводья и ухватиться за конскую гриву, чтобы не свалиться под копыта.
Сол безмолвствовал, с непроницаемым лицом взирая на это позорище. Бестужев
заметил краем глаза, что оператор не вертит ручку камеры, а стоит, скрестив
руки на груди, столь же холодно, как его патрон, взирая на приближавшегося
всадника.
— Пора спешиваться! — закричал Сол.
Незадачливый наездник натянул поводья слишком сильно,
отчего конь едва не взмыл на дыбы — но как-то обошлось. Выпустив поводья, актер
неуклюже сполз с седла, цепляясь за высокую луку — будто мешок роняли с телеги.
— Вы уже в кадре, милейший! Револьвер! Голдман-младший
попытался схватиться за рукоять револьвера, промахнулся с первой попытки,
кое-как уцапал, вытянул, держа оружие неуклюже, как монашка — винную бутылку.
Выпалил себе под ноги — вновь ударила густая струя дыма от старомодного пороха.
Краснокожий, опустив руку с томахауком, добросовестно, с самым идиотским видом
пялился на все эти манипуляции. В реальной жизни примчавшийся на выручку
плененной даме благородный герой, замешкайся он столь неуклюже, давно был бы
сражен злодейским топориком или просто ударом кулака — не говоря уж о том, что
у индейца хватило бы времени спастись бегством загодя…
