— Алексей Воинович? — поднялся из-за стола хозяин
кабинета, генерал-адъютант средних лет; высокий и представительный. Проходите,
прошу вас, присаживайтесь. Позвольте представиться: генерал-адъютант
Колмановский Сергей Петрович… можно без чинов, по имени-отчеству. Подозреваю,
нам еще много придется с вам встречаться в обстановке не только казенной…
Бестужев уселся, положив парадную фуражку на колено. По его
первым впечатлениям, хозяин кабинета был человеком в другом роде, нежели
Страхов — тут и значительность чувствовалась, и ум, и сила воли…
— Прежде всего, я думаю, вам следуёт принять
поздравления? — с тонкой улыбкой произнес Колмановский. Ордена,
внеочередное производство, аудиенция у государя. Вы, дельный офицер, я вижу.
Бестужев молча склонил голову.
— Орел! — сияя глуповатой улыбкой, воскликнул
Страхов. — Грудь в крестах, и голова в кустах! Полмира исколесил, живой
вернулся, с результатами! Не оскудела еще Святая Русь верными людьми!
Колмановский поморщился, едва-едва но, самую чуточку
приподнял бровь с хорошо скрытой насмешкой. Простодушный Страхов этого
мимолетного, хорошо замаскированного выражения чувств не заметил вовсе, а вот
Бестужев усмотрел, а как же…
— Возможно, мне следовало бы проявить должное казенное
гостеприимство — спросить чаю, а то и рюмочку коньяка, поболтать о
пустяках… — сказал Колмановский, улыбаясь. — Но так ли уж это
необходимо? Дела, Алексей Воинович, одолели, поэтому позвольте к ним и перейти…
Не возражаете?
— Никоим образом, ваше… Сергей Петрович.
— Прекрасно, — кивнул Колмановский. — Предмет
беседы нашей один-единственный: ваше, если можно так выразиться, устройство.
Как вы догадываетесь, быть может, после всех свершений и наград вы просто не
можете оставаться в прежнем вашем положении. Толковых людей следует при первой
возможности продвигать в соответствии с заслугами… Давайте посмотрим, что вам
можно предложить. В настоящий момент свободны сразу две вакансии начальников
губернских жандармских управлений… но это все же провинция. Есть интересные
вакансии в Департаменте полиции, особом отделе. Можно, в конце концов,
перевести вас в дворцовую охрану, дворцовую полицию Не то, не то… Я намерен
предложить вам еще более увлекательную перспективу… В настоящий момент
создается Специальный комитет по оборудованию военных судов новейшими
электротехническими аппаратами — в первую очередь дальноглядом, чьи чертежи вам
так блистательно удалось раздобыть и доставить в Россию. Руководить им будет
лично высочайший шеф военно-морского флота, его императорское высочество
великий князь Алексей Александрович. Учреждение это, как вы видите и понимаете,
весьма солидное и важное. Там. найдется место самым разнообразны специалистам…
как нетрудно понять по самому характеру будущего комитета, ему непременно
понадобится толковый офицер, руководящий контрразведывательным обеспечением:
военная тайна, новейшее изобретение, коего ни у одного из наших… конкурентов не
имеётся… Есть мнение… — он мимолетно поднял глаза к потолку, — именно
вас на эту должность назначить. Вы, с вашим опытом, великолепным послужным
списком, выдающимися качествами, как нельзя более для нее подходите. Все мы
люди, все рассуждаем не только о служебном долге, но и о вещах: вполне
житейских… Служебную значимость проекта вы способны оценить и без моих
разъяснений, думается. Поговорим о вещах житейских. Для любого офицера служба
под непосредственным началом его императорского высочества, в столь значимом
комитете представляет собою великолепное подспорье для самой блестящей карьеры.
О чем следует говорить без ложного жеманства: любая служба, неважно,
гражданская или военная, предполагает карьерный рост — как и многие, почти все,
виды человеческой деятельности. И всякий это учитывает. Стремление делать карьеру,
если оно находится в здоровых рамках, вполне естественно… Что скажете?
Он смотрел словно бы простодушно и открыто — но взгляд стал
цепок, пронзителен. «Ах, вот в чем дело, — подумал Бестужев. — Вы
меня покупаете, господа. Резонно предполагая, что я могу уже догадываться об
истинной подоплеке создания комитета, спешите на всякий
случай взять в долю, как выражаются мазурики…»
— Сергей Петрович, — сказал Бестужев решительно,
но без всякого вызова. — Премьер министр Столыпин перед самой моей
командировкой подписал распоряжение о назначении меня начальником Шантарского
охранного отделения.
— Ну, это пустяки, которыми вам и озабочиваться не
стоит, усмехнулся Колмановский. — Я телефонирую Петру Аркадьевичу и дело
ваше моментально будет устроено. Вам и думать об этом не след, положитесь на
меня.
— Простите… — сказал Бестужев упрямо но опять без
вызова. — Вы, сдается мне, не вполне поняли. Я прошу дозволения отбыть к
месту службы согласно имеющемуся распоряжению.
Страхов вскочил так бурно, что едва не свалил кресло:
— Голубчик, золотце, вы что, с ума спрыгнули?. Какой
может быть Шантарск, когда вам такое…. такое… Пьяны вы, что ли?
— Виктор Сергеевич, — небрежно бросил
Колмановский. — Позвольте, уж мне… Алексей Воинович, вы это серьезно?
— Абсолютно, — сказал Бестужев.
Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза — без
всякого противоборства. У Колмановского был умный, усталый взгляд циника, вовсе
не находившего удовольствия в цинизме, просто-напросто по долгу службы
обязанного все понимать. Бестужеву показалось, что его читают, как раскрытую
книгу на хорошо знакомом языке.
— Ну что же… — после недолгого молчания заключил
Колмановский. — Насильно мил не будешь… Вы взрослый, неглупый человек,
Алексей Воинович, у вас наверняка есть жизненная позиция, и вы не склонны к
опрометчивым решениям в переломные моменты… Я понимаю. Всякий выбирает для себя
тот жизненный путь, который считает необходимым. Что ж, была бы честь
предложена, а от убытка бог избавил. Не смею задерживать. Хотя, конечно, жаль,
очень жаль….
…Тихие коридоры, тихие живописные аллеи, чугунные ворота,
тихие чистые удочки Царского Села… Бестужев шел все в том же состоянии
печальной отрешенности, он не думал ни о чем, ничему не давал более оценок, он
всего-навсего сожалел, что оказался внезапно отягощен этим знанием. И знал, что
иначе поступить не мог — нужно было спасать что-то в себе, и не виделось иной
возможности.
— Алексей Воинович!
Он обернулся. На перронной площадке стоял профессор Бахметов
в парадном вицмундире, и среди его орденов красовался Белый Орел на шее. «Ну
вот, — печально усмехнулся про себя Бестужев, — а говорят, будто орлы
не летают стаями. Весьма даже летают, если они — Белые…»
Интересно, как сочетается записной либерализм и
вольнодумство сего ученого мужа с его парадным мундиром и многочисленными
орденами «прогнившей монархии»? А ведь сочетаются, и гадать нечего, он
радехонек, весел, в приподнятом настроении, это сразу видно…
— Я слышал, вас удостоили высочайшей аудиенции? И как
вам наш обожаемый самодержец? Не правда ли, светоч государственного ума?
