– Ладно! Сделаем! А ты, Костя, шагай в морг! Они там специалисты на все руки.
– Так мне вроде бы туда рановато, – усмехнулся он.
– Раз хохмит, значит, жить будет! – сказал один из оперов. – А этих троих мы сейчас в пустую кладовую закатим.
– Ни в коем случае! – возразил Костя. – Только в разные, чтобы они договориться не смогли.
– Ты прав! Так будет надежнее!
– Пальчики им откатайте и срочно к криминалистам – пусть по всем базам пробивают! Это очень срочно! – подчеркнул он. – А как ясность появится, разбирайте их поштучно и колите до самых башмаков. Я скоро сам к вам подключусь. И посуду из допросной тоже нужно к экспертам отнести.
– Ясно! Сделаем! – кивнули опера.
– А еще нужно, чтобы кто-нибудь здесь возле двери, на всякий случай, покараулил, – продолжал Константин.
– Я могу, – вызвался один из оперов.
– Надеюсь, хоть ты в камеру не сунешься, – хмыкнул Костя.
– Не-е-е! Я в компанию к тем троим не собираюсь! – помотав головой, воскликнул опер. – Я лучше тут на стульчике посижу.
Костя подождал, пока тех троих растащили по разным клетушкам, а потом, оставив одного из оперов возле двери, отправился вместе с другим к генералу – тот просто побоялся отпускать его одного, а то мало ли, ведь и грохнуться может. Остальные разбежались по своим делам. С сонной секретарши при виде окровавленного Кости мигом слетел сон, а поскольку нервы были взвинчены до предела у всех без исключения, она истерично взвизгнула:
– Костик! Что с тобой?
– Жив будет! – успокоил опер.
Костя вошел в кабинет, где, кроме его дяди, оказались Гуров с Поляковым, и Сафронов, увидев его, обмяк в своем кресле:
– Что случилось?
– Никитин жив? – вскакивая, воскликнул Лев.
– Все живы, – успокоил их Костя и, положив на стол диск, рассказал, что произошло.
Его выслушали в гробовом молчании, а когда он закончил, генерал угрожающе прорычал:
– Значит, и у меня какая-то гниль завелась! Ничего-о-о! Пока меня к чертовой матери не выгнали, я ее каленым железом выжгу! – Потом повернулся к Косте: – А ты немедленно к врачам! Мало ли, что у тебя с головой может быть? Кровищи-то вон сколько!
– К врачам – это уже лучше, а то меня сначала в морг посылали, – пробормотал себе под нос Костя.
– Тебе бы, паразиту, все хохмить! А как я своей сестре в глаза смотреть буду, если с тобой что-нибудь случится? Вон отсюда! И пока ты мне от врача не принесешь справку, что окончательно и бесповоротно здоров, чтобы духу твоего на работе не было!
– Это уже как получится, – пожал плечами Костя. – А Женька – вот такой парень! – показал он большой палец. – И мне до соплей обидно, что он никогда не будет моим другом, потому что с ним не то что в разведку, а и к черту на рога идти не страшно! Не бросит и не предаст! Сам подыхать будет, а друга в беде не оставит!
– Уйди отсюда! – устало попросил Олег Александрович и, когда Костя наконец вышел, позвонил кому-то и попросил: – Федор! Зайди! – Положив трубку, посмотрел на Гурова: – Мой заместитель полковник Миронов Федор Федорович. Я на него пока все текущие дела свалил. Вот кому бы я с радостью управление оставил!
Появившийся вскоре невысокий худощавый мужчина в очках вид имел самый невозмутимый, но осунувшееся лицо и круги под глазами говорили о том, что он если и спал, то тоже урывками. Сафронов объяснил ему, в чем дело, а потом напористо добавил:
– Время, Федор! Время уходит! Этих троих нужно расколоть до утра! Мы должны знать, кто их послал и что будет, если они не вернутся.
– Я вас понял, Олег Александрович, – кивнул тот и вышел.
А Сафронов тоскливо посмотрел на диск и спросил:
– Слушать будем?
– Давай для полноты картины, – буркнул Гуров, которому казалось, что он вернулся в лихие девяностые, когда они вот так же работали в порядке аврала, а самые неожиданные и неприятные вводные сыпались со всех сторон, как конфетти на карнавале.
То, что они услышали, даже на слух производило впечатление самое ужасающее: дикие, душераздирающие крики, стоны, мат и злобные, источавшие не столько ненависть, сколько алчность, требования и угрозы нелюдей, которые по должности своей были призваны блюсти закон. Причем, судя по их тону, они действительно могли не только привезти туда Нину с сыном, но и насиловать их на глазах Фартового, чтобы только добраться до тех денег. Ради них они были готовы на все! И Гуров, ни разу в своей жизни не ударивший на допросе задержанного, слушая эту запись, знал, что эти нечеловеческие, животные крики будут еще долго звучать у него в ушах.
Запись кончилась, а два генерала и один полковник сидели и молчали. Да и о чем было говорить, если все уже было до этого переговорено.
Дело в том, что, когда Гуров и Поляков приехали к Сафронову, тот предложил им перекусить чем бог, то есть столовая, послал. Они не отказались и уже начали есть, когда в допросной, а картинка и звук оттуда шли прямо на компьютер генерала, появились Никитин и Евгений. Едва увидев последнего, Сафронов застыл с вилкой в руке и воскликнул:
– Это еще что за хрень? Да быть такого не может!
– В чем дело? – насторожился Гуров.
– Да так… Почудилось… – неуверенно ответил Олег Александрович.
Увлеченно следя за допросом, они, наверное, и не чувствовали, что ели, особенно Гуров – тот просто впился глазами в экран монитора и сначала подумал: да! Никитин молодец! Зацепился! Все правильно понял, проанализировал и пришел к единственно возможному выводу. Но, наблюдая, как развивались события в допросной дальше, он только сокрушенно качал головой! Поторопился Володька! Нельзя было сегодня ему, уставшему и вымотанному, брать Евгения, он бы и завтра никуда не делся! Нужно было изучить все документы и тщательно подготовиться, тем более что все улики только косвенные. Не мог Володя не понимать, что человек, так скрупулезно подготовивший это преступление, будет очень серьезным противником. Но нет! Парень рвался в бой! И виноват в этом именно он, полковник Гуров Л.И.! Это он взвалил на него всю ответственность за это дело! И Никитин скорее помер бы, чем подвел его! Вот и надорвался! И как теперь выходить из этого положения, Гуров пока не знал. Но вот в допросной появился Самойлов, а потом и кличка Фартовый прозвучала. И пивший в тот момент чай Сафронов с яростным криком запустил стакан в стену:
– Да в бога душу, свет, мать и тридцать три святителя! Так вот чей Женька сын! То-то я обалдел, его увидев, только подумал, что померещилось мне это! Ну, просто одно лицо! Господи! – стонал он, мечась по кабинету. – Ну, ведь всего два месяца до пенсии! Да за что мне все это? Чем я тебя прогневил?
– А поспокойнее можно? – спросил взвинченный не меньше его, но лучше скрывавший свои чувства Гуров.
– А спокойнее в этом городе уже не будет! – язвительно воскликнул Сафронов, разводя руками. – Если вот это, – ткнул он пальцем в сторону компьютера, – выйдет за стены этого кабинета, то лихие девяностые покажутся невинной детской страшилкой!
