– Он самый, – уверенно сказал актер. – Тот человек, который зафиксирован на известной вам видеокассете. Не припомню его фамилии – Резаев, кажется?
Хрипунов потер ладонями виски, пристально посмотрел на Леденеву. Она ответила ему бесхитростным искренним взглядом. «Актеры, мать вашу! – с невольным восхищением подумал Хрипунов. – Что же вы тут решили мне наплести, интересно?»
– Не понимаю, – сказал он. – Почему же только сейчас вы решили об этом сказать? Почему давали ложные показания?
– Увы! – развел руками комик. – Слаб человек! Обстоятельства, при которых произошло, так сказать, событие, были несколько интимного, даже скандального свойства. Катенька не решилась, а я, опасаясь за доброе имя женщины…
– Ни черта я не понимаю! – вспылил Хрипунов. – Что за кружева вы здесь плетете? Речь идет, между прочим, об убийстве…
– Ах, Николай Евгеньевич, да скажите вы все, как есть! – вдруг решительно заявила Леденева, сверкая глазами. – Чего уж теперь – все ведь решили!
Вагряжский наморщил лоб, пожевал губами, как бы набираясь духу, а потом заявил:
– В самом деле! Назвался груздем – полезай в кузов! Оставим эти экивоки. А суть совершенно ясна, хотя и неприглядна… Видите ли, между мной и Катенькой в ту ночь случилась, как бы это сказать, маленькая страсть. Признаться, давно увлечен этой женщиной, но к моим притязаниям она снизошла только в ту ночь и только единственный раз. Мы уединились внизу в коридоре под лестницей, которая ведет к служебному выходу, то есть в том самом месте, где вскоре было совершено убийство.
– Очень удачно, – вставил Хрипунов.
– Мы с Катенькой этого мнения не разделяем, – грустно сказал Вагряжский. – Волшебство этой чудесной ночи было разрушено безжалостно и в один момент. Мы как раз обменялись первым, а потому самым трепетным поцелуем, как вдруг…
– И вы думаете, я поверю в эту сказку? – перебил его Хрипунов.
Вагряжский посмотрел ему в глаза неожиданно серьезным и даже трагическим взглядом.
– Придется поверить, Николай Георгиевич, – спокойно сказал он. – Мы изложим наши показания во всех подробностях, скрепим своими подписями и повторим на суде. Поверьте, это решение далось нам нелегко – муж у Кати дьявольски ревнив – но теперь мы уже не отступим. Придется вам принять к сведению наши показания, придется!
Хрипунов опустил голову и машинально принялся переставлять на поверхности стола всякую канцелярскую мелочь. Актеры смотрели на него с олимпийским спокойствием.
– Вы понимаете, что бывает за дачу ложных показаний? – тихо спросил Хрипунов.
– Так то ложных! – презрительно сказал Вагряжский. – Мы с Катенькой до такого не опустимся. Наши показания в высшей степени достоверны. За это я ручаюсь.
– И вы готовы принять участие в следственном эксперименте? – поинтересовался Хрипунов.
– Сколько угодно, – уверенно заявил Вагряжский. – Я помню каждую деталь этой роковой сцены!.. Она до сих пор стоит перед моими глазами.
– Ну хорошо, расскажите, что там стоит перед вашими глазами, – вздохнул Хрипунов, откидываясь на спинку стула. – До сих пор-то ваши показания были достаточно туманны. Не понимаю, как вдруг так все могло проясниться?
– Все было совершенно ясным с самого начала, – возразил актер. – Но извинительная для человека моего положения слабость… А также двусмысленное положение, в которое из-за меня попала женщина, которую я безмерно уважаю и ценю… Пришлось собрать все душевные силы, прежде чем решиться на признание. Пришлось в буквальном смысле ломать себя, Николай Георгиевич! А что еще ждет нас обоих впереди! Но мы с Екатериной Андреевной готовы нести свой терновый венец ради торжества справедливости. За это можно заплатить любую цену!
– Так-так, звучит очень проникновенно, – буркнул Хрипунов. – Вам бы в адвокаты, Николай Евгеньевич, – разбогатели бы в момент. От клиентов отбою бы не было. Но это я так, к слову. А что же вы, собственно, видели?
– Да, не слишком много, – с охотой сказал Вагряжский. – Но, полагаю, достаточно. Понимаете, когда случилась эта размолвка между Львом Ивановичем и Володей Емелиным, все только об этом и говорили. Кто-то Володю уговаривал, кто-то Аллочку успокаивал, Лев Иванович с женой удалился. В общем, обществу было чем себя занять. В этот момент мы с Катенькой и поддались порыву. Знаете, в такие минуты чувства будто обостряются… Но не буду вдаваться в психологию. Одним словом, оказались мы внизу. В любом другом месте нас мог застичь муж, понимаете? Нашли укромный уголок… Вдруг слышим – шаги!
– Я обмерла! – вставила Леденева, округляя глаза. – Первая мысль была – муж! Он у меня замечательный, талантливый, щедрый человек. Но ему не хватает чуткости, понимаете? Нежности, в которой нуждается каждая женщина. Впрочем, это вас, наверное, не интересует… Так вот, я испугалась и сразу потащила Николая Евгеньевича туда, где было потемнее, и там мы замерли. Вниз спустились двое – Емелин и тот тип. Они почти не разговаривали, а потом вдруг Емелин упал. Выстрела не было слышно. Но когда этот тип оглянулся по сторонам, то в руке у него был пистолет.
– А потом он сунул его под мышку и вышел через служебный выход на улицу, – продолжил Вагряжский. – У нас с Катей просто ноги отнялись и язык, и вообще мы окаменели. И слава богу! Потому что этот человек очень быстро вернулся и опять прошел в зал. И тут мы опомнились, но, должен сознаться, проявили позорное малодушие. Мы бежали с места преступления и помалкивали до сего момента, испытывая при этом невыносимые муки совести.
– Он, наверное, вышел из театра и подбросил пистолет прямо в машину Льва Ивановича, – заявила Леденева. – Наверняка так оно и было, потому что вернулся он уже без пистолета. И вообще как ни в чем не бывало вернулся. Мы даже не поверили с Николаем Евгеньевичем, что это случилось. Было такое ощущение, что все это нам примерещилось.
– И что же было потом? – терпеливо спросил Хрипунов.
– Потом мы подошли к Володе и убедились, что он мертв, – сказал актер. – Это было ужасно, но поднять шум, позвать людей я не мог – это могло повредить Екатерине Андреевне, а Володе все равно ничем уже нельзя было помочь. И нам нужно было поскорее вернуться незаметно в зал – муж наверняка уже искал Катю. Мы наскоро обсудили, что нам теперь делать. И мы договорились вести себя так, словно ничего не случилось.
– Да, я взяла с него слово, – подтвердила Леденева. – Если бы Николай Евгеньевич признался тогда, что пошел вниз, мой муж наверняка бы все понял, потому что он дьявольски ревнив и подозрителен. Он даже сейчас догадывается, а тогда что было бы – ужас!
– Было нелегко носить в себе эту тайну, – значительно сказал Вагряжский. – Поверите ли, ни одной ночи не спал. Буквально ел себя поедом, зная, что из-за меня страдает благороднейший, чистейший человек! Я, конечно, имею в виду полковника Гурова, мужа нашей великой актрисы…
– Я и без вас знаю, чей муж полковник Гуров!..
Хрипунов встал и, оттолкнув стул так, что тот чуть не упал, подошел к окну. Там он, глядя на улицу, надолго задумался. Актеры украдкой обменялись взглядами и притихли.
