— О чем?
— Я мечтаю о том, чтобы эта ночь никогда не кончалась, — призналась она.
— Можно нескромный вопрос? Но если не хочешь, не отвечай. В общем-то ответ для меня значения не имеет. — Он говорил робко, стеснялся и, казалось, чувствовал себя последним идиотом.
— Конечно, можно, — сказала Виктория, — тебе все можно.
— У тебя что, до сих пор действительно не было мужчин?
— Конечно.
— А кстати, сколько тебе лет? — задал Сергей запоздалый вопрос.
— Раньше надо было интересоваться, — она засмеялась, но все-таки сказала:
— Через месяц будет девятнадцать.
— И все эти годы ты никого не любила?
— Нет, я, конечно, встречалась с парнями, даже целовалась в подъезде несколько раз, — она виновато улыбнулась, — но когда ты познакомишься с моей мамой, то все поймешь. Она с детства вбивала мне в голову, что все мужчины сволочи, в том числе и отец, и нужно им только одно, после чего они даже не смотрят в твою сторону.
Никитин рассмеялся:
— А знаешь, в чем-то твоя мама права. По крайней мере, если это касается Павла Андреевича — здесь выстрел прямо в десятку.
— Сережа, — Вика обиделась, — я тебя прошу никогда не отзываться плохо о моих родителях при мне. Я не знаю, какие у тебя с ним дела, но как бы то ни было, он мой отец.
— Ладно, не сердись, — примирительно сказал Сергей, — больше не буду. Но ему я все выскажу.
Он затушил в пепельнице тлевший окурок, а затем продолжил:
— Между прочим, он пытался засадить меня в тюрьму, а я дал ему слово, что если он заявит на меня в милицию, убью его. С этой целью я за ним и следил, пока не заметил черных, — после этих слов лицо Сергея стало жестким, в глазах появилась ненависть.
— Могу я тебя о чем-то попросить? — перебила его рассказ Виктория.
Сергей молча кивнул в ответ.
— Не знаю, как сложатся наши отношения и захочешь ли ты завтра снова меня увидеть, — голос Вики был серьезным, как никогда раньше, — но прошу тебя, ради меня, ради этой волшебной ночи, не убивай отца.
Сергей горько ухмыльнулся:
— Это будет первый раз в моей жизни, когда я не сдержу своего слова.
Девушка с благодарностью поцеловала его.
Подумав секунду, Сергей неожиданно сказал:
— Выходи за меня замуж.
Фраза прозвучала совершенно нелогично, нелепо: ведь они еще не были знакомы и дня! Но ни Сергей, ни Вика не думали об этом…
— Давай спать, завтра предстоит тяжелый день, — ушла от ответа Вика.
— Я мог предположить, что когда впервые в своей жизни сделаю девушке предложение, то получу отказ, — грустно промолвил Сергей, — но неопределенности не ожидал. Скажи хоть что-нибудь.
Вика смешно сморщив лицо и, уткнувшись в его широкую грудь, тихо прошептала:
— Согласна.
В криминальных кругах на Украине, за развитием ситуации в которых столь пристально следил Мирзоев из Берлина, большим авторитетом пользовался еще один человек — правда, в отличие от Лысого, он жил гораздо южнее Киева, в Ялте.
Михаил Яковлевич Гросич, более известный под кличкой Тягун, проводил большую часть года на Южном Берегу Крыма в недавно построенной даче, окруженной с трех сторон виноградником. Лишь на зиму уезжал с семьей в свою симферопольскую квартиру. Здесь же круглосуточно находились три человека, выполнявшие роль его личной охраны, которые занимали помещение летней кухни. По обнесенному глухим забором двору бегали два здоровенных ротвейлера.
Гросич был очень уважаемым в преступном мире авторитетом, держащим под контролем Крым.
Кличка Тягун прочно закрепилась за ним после двух продолжительных сроков отсидки в лагерях.
Тягун имел очень мобильную «бригаду» молодых бандитов, правда, не из тех, кого принято именовать «отморозками», а нормальных пацанов, при понятиях. Эта бригада и делала «крышу» многим крымским бизнесменам, в том числе и Абраму Рудковскому, акционеру-пайщику вновь создаваемого симферопольского коммерческого банка «Открытый кредит».
А Рудковский так же, как и Луценко, попал в прискорбный реестр людей Мирзоева…
Михаил Яковлевич Гросич вставал рано и подолгу возился со своими псами. Те, завидя хозяина, радостно бросались к нему, пытаясь в мощном прыжке дотянуться языком до лица старика.
Один из телохранителей Тягуна, невзрачный на вид молодой человек лет двадцати пяти по прозвищу Хитрый, каждое утро с улыбкой наблюдал эту картину.
— И охота тебе, Миша, их баловать, — сказал он как-то старику, обращаясь к нему на «ты» по давно заведенной лагерной привычке. — Проку от них никакого, только жрут, да срут, и лают, как сумашедшие.
— Не скажи, Хитрый, — запротестовал Михаил Яковлевич, поглаживая собак, — они понадежнее многих людей будут.
— Ну это уж точно, — согласился охранник, — предательства они не допустят.
— Не зря же кто-то сказал, чем больше смотришь на людей, тем больше нравятся собаки, — вспомнил старик расхожую поговорку. — Гляди, Витек, они правильной жизнью живут, у них понятия сродни нашим. Сильный слабого всегда ставит на место.
Над Ялтой, над горами, покрытыми темно-зеленым лесом, раскинулось прозрачное голубое небо.
Отсюда, с горы, было видно море с микроскопическим пароходиком на горизонте. Все это вместе взятое — роскошная крымская природа, свежее утро, близость любимых псов — настраивало Тягуна на благодушный лад.
— Собаки собаками, а люди людьми, — пожал плечами Хитрый.
Тягун согласился:
— И то верно.
Их разговор был прерван звуком автомобильного сигнала, раздавшегося за воротами дома.
— Кого это несет спозаранку? — удивился охранник и направился к калитке узнать, в чем дело.
На дороге стояла «девятка» серебристо-стального цвета, в ней сидели Бердан и Кислый.
— Впусти, — распорядился старик.
Когда машина ловко вписалась в открытые ворота и въехала во двор, из нее вышли двое парней, как две капли воды похожих друг на друга, оба высокие, оба с коротким ежиком светлых волос на голове.
Тот, что сидел за рулем, протягивая Тягуну руку, сказал низким голосом:
— Привет, Миша, извини, что так рано, но у нас случилась беда.
— Что стряслось? — спросил Тягун. — Амнистию объявили или главный мусор скурвился? Не тяни, Бердан, рассказывай.
— Абрама Рудковского замочили, — ответил парень, — прямо у него в офисе. Лицо ножом изуродовали, отрубили два пальца на руке.
