— ?
— Придется пожертвовать яйцами, — последовал спокойный ответ.
Ни единый мускул не дрогнул на лице Сергея — он только передернул плечами: мол, что ты еще скажешь?
Шестерка, достав откуда-то из-под робы длинную нитку, протянул ее Никитину.
— Привязывай.
— Что?
— Яйца!
Когда распоряжение было выполнено, ему указали на верхний ярус нар.
Публика наблюдала за действиями вновь прибывшего не без интереса: один из заключенных привязал второй конец нитки к жерди — спустя несколько секунд снизу послышался нарочито властный голос шестерки:
— Прыгай!
Конечно же, любой человек, окажись он в подобной ситуации, задумается «а если вдруг…»
Задумался и Никитин — но все-таки, даже не зажмурившись, с мыслью: «Была не была» прыгнул вниз. Разумеется, нитка порвалась, и Сергей не стал кастратом.
Да, это было испытанием — осужденный прекрасно понимал это, так же, как и то, что его теперь по логике вещей должны оставить в покое.
Однако этого не произошло…
Шестерка оказался явно неудовлетворенным проведенным испытанием; не встречая никакого сопротивления со стороны новичка, он попытался на него надавить:
— Знаешь, я ошибся…
— Что такое?
— Веревка была не та, — с этими словами он протянул Сергею веревку от сидора, то есть тюремной котомки. — А теперь это попробуй…
Вот теперь начинался уже настоящий беспредел, очевидный даже для молчаливых свидетелей испытания.
Реакция новичка была мгновенной: короткий замах — и шестерка опрокинулся навзничь, ударившись головой о цементный пол.
— Драку на хате устраивать? — взорвался один из осужденных, что стоял поближе к Сергею.
— Борзый? — ощерился другой.
Никитин приготовился к самому худшему.
И тут же на него набросились несколько человек, однако короткий окрик остановил их:
— Спокойно, братва!
Все замерли — несомненно, команда последовала от камерного авторитета.
— Поди сюда, мил человек, — негромко сказал авторитет: конечно же, это обращение относилось к Сергею.
Подняв взгляд, он с удивлением увидел, что авторитет — не кто иной, как тот самый Доктор, который подбил заключенных в камере СИЗО на беспорядки, тот самый, который не побоялся заявить ему о «ментовском беспределе»…
Предложив Никитину присесть и протягивая ему пачку «Беломора», Доктор предложил:
— Подымим, что ли?
Отказаться было бы явным неуважением, и потому Сергей, поблагодарив за оказанную честь, закурил.
— Свой пацан, я тебя еще в Бутырке приметил… Если не сломаешься будет из тебя человек, — и, обернувшись к сокамерникам, добавил со значением:
— Никитин — он честный фраер. Отныне ему место среди нас. Плешивый, обратился Доктор к одному из мужиков, — переедешь. Здесь будет спать он…
Наверняка и этот момент также предопределил будущее Сергея: во всяком случае, много лет спустя Никитин небезосновательно считал Доктора своим «крестным отцом» в криминальной среде. А если бы…
Сергей и не заметил, как оставил далеко позади район новостроек, где жил Григорьич, и влился в поток машин на Садовом кольце.
Двигаясь по оживленной магистрали, он посматривал на проезжающие автомобили, замечая для себя, что процентов пятьдесят дорогих иномарок принадлежат лицам явно неславянского происхождения.
Сергей вовсе не был расистом, он ничего не имел против кавказцев, но утренний инцидент оставил неприятный осадок в душе. Было бы понятно, если бы он оскорбил или унизил своих утренних обидчиков. Но демонстрация горских законов на улицах Москвы — это уже серьезный раздражитель для таких людей, как бывший зек…
Глава 2
…Небо расколол жуткий вой, от которого хотелось зажмуриться и долго-долго не открывать глаза — где-то впереди прозвучал взрыв. На месте, где недавно возвышалась скала, медленно оседало облако густой пыли, от которой нестерпимо захотелось чихнуть.
«Да, не повезло, а еще разведка», — мелькнула невольная мысль у Сергея, а вслух он прошептал:
— Угораздило нас попасть как кур в ощип.
— Теперь пролежим здесь, пока не подтянется бригада, — Андрей Карасенко, находившийся рядом с Никитиным, выложил перед собой несколько попарно связанных изолентой автоматных магазинов.
— Быстрей бы темнело, ночью хоть до воды доберемся, — вздохнул Сергей. — Интересно, заметили они нас?
— Если заметили, кранты, — прошептал напарник.
— Ничего, Карасик, мы с тобой еще поплаваем, — приободрил товарища Никитин.
С возвышавшихся прямо перед ними гор струились потоки холодной чистой воды, дробясь о камни и разбрасывая вокруг мириады брызг. А в чужом голубом небе стояло нестерпимо палящее солнце.
Сергей вытащил из кармана камуфлированной куртки автоматный патрон и стал ковырять им в зубах.
— Зубы сломаешь, — заметил Карасик.
— А на кой они мне, — зло отмахнулся Никитин, — когда ими и попользоваться не придется.
— Никита, а ты эгоист, только о себе думаешь, — последовал ответ.
— Не понял? — Сергей тупо, не мигая уставился на приятеля.
— Ты о «духах» подумай, — Андрей весело рассмеялся, — такие зубы, как у тебя, ихние дантисты по сто афгани за челюсть покупают.
— Тогда понятно, за что я страдаю, а вот что они от тебя хотят? парировал Никитин.
В это время откуда-то сзади ударил крупнокалиберный пулемет. С противным звуком разорвалась противопехотная граната. Одновременно перевернувшись на спину, друзья замерли от неожиданности: прямо на них надвигался огромного роста душман, в белой чалме и с густой черной бородой. Глядя в глаза русскому солдату, ощерил гнилой оскал желтых зубов. Последнее, что успел увидеть и услышать Никитин, — сноп огня и противный металлический звон: звон этот все нарастал, нарастал, от него заложило уши, и Сергей понял — наверное, это и есть смерть.
Вот если бы он не попал в Афган, если бы разведка ничего не напутала, если бы…
Сергей несколько раз дернулся — так, будто автоматная очередь прошила его тело. Он очнулся только спустя мгновение на полу своей спальни.
Сергей провел ладонью по вспотевшему лбу и с облегчением вздохнул.
Да, это был всего лишь сон — к счастью…
Иногда на него находило что-то подобное — сон, видение, мара. Иногда снился Афган, иногда — Бутырка, иногда — та самая зона, где он отмотал «от звонка до звонка» свою «двушку». Первые мгновения Никитин не мог понять, что же с ним происходит, а когда, наконец, понимал — шел в ванную, плескал себе в лицо холодную воду, а потом долго-долго сидел на табуретке, подперев голову руками.
