А впереди возвышались руины некоего величественного
сооружения. Уж не те ли руины загадочной Юдоли, к которым и был послан боец
Гартош? И Гартош уже остановился, присел. Судорожно оглянулся. Или действие похожей
на спирт жидкости пошло на убыль, или страх перед этим местом был так силен,
что никакая наркотическая встряска не могла его преодолеть. Ладошки солдатика
затряслись и мгновенно вспотели. Гартош вытер руки о гимнастерку. Он, похоже,
не слишком торопился вперед, к руинам. Но приказ есть приказ, и рядовой
двинулся в сторону развалин.
Он двигался не спеша, ставил ногу так, чтобы не наступить ни
на птицу, ни на человека, сжав рукоять ножа. Оружием, кстати, он был не увешан
– мягко говоря,– гранаты и нож…
Нет, а все же что-то странное было в этих трупах, что-то
неправильное. Гартош в них не вглядывался, не наклонялся, не рассматривал,
будто и без того знал, что увидит… А может, просто не замечал несообразностей.
Зато он всматривался в горизонт, бросал взгляд на небо, к чему-то
прислушивался. Ага, вот, выбирая, куда поставить ногу для очередного шага,
бросил взгляд на убиенного. Покойник лежал на спине, запрокинув голову… На
месте глаз у трупа зияли две рваные черные дыры! И лицо похоже на дырявую
маску. Да и у остальных…
То, что Сварог сперва принял за следы массированного
обстрела картечью – в клочья изодранная одежда, многочисленные мелкие
раны,– это все… это же… Птицы…
Заклеваны!
И едва он сделал это открытие, как послышалось хлопанье
тысячи крыльев, и в небе появился черный клин. Исполинская птичья стая, видимо,
караулившая где-то неподалеку, поднялась в воздух, и острие клина было нацелено
в сторону Гартоша.
«Назад!» – прокричал… Или как это называется? Мысленно
прокричал. Словом, Сварог попытался достучаться до сознания Гартоша. Да нет,
поди тут достучись… Гартош в ужасе заревел что-то нечленораздельное и метнулся
к развалинам. Сварогу оставалось быть лишь зело переживающим за сюжет зрителем
этого цветного стереофильма ужасов.
«Да не успеешь же, мать твою!»
Вряд ли Гартош каким-то чудом услышал Сварога. Скорее сам
понял, что не успеет. Слишком быстро приближалась стая, слишком большое
расстояние необходимо было одолеть. И тогда рядовой сделал то, что Сварогу в
голову вряд ли пришло бы.
Он перепрыгнул покойника, но зацепился за что-то, рухнул,
ощутимо треснувшись локтем о приклад брошенного «бластера» (Сварог чувствовал
его боль, как свою). «Бластер», однако, подбирать не стал, вскочил на ноги,
пробежал еще немного, нагнулся, содрал с первого попавшегося трупа каску,
нахлобучил себе на голову… а потом взвалил мертвое тело на спину. И уже с
мертвецом на спине тяжело побежал к развалинам.
А через несколько пулей пролетевших секунд начался форменный
Хичкок. Вокруг потемнело. Вокруг захлопало и затрепетало. Все вокруг
наполнилось клекотом, карканьем, визгливыми криками. И посыпались удары: в
голени, в бедра, в локти, в щеки… Казалось, десятки пинцетов захватывают кожу
через одежду и тянут, тянут, вырывая вместе с кожей и мясо. И когтистые лапы
тоже раздирали одежду и плоть. Боль Гартоша была и его, Сварога, болью. Он чувствовал
тело, которое кромсали клювы, в которое вонзались когти, но управлять им был не
в состоянии.
Если б не сообразительность рядового, прикрывшего спину
убитым, а голову каской, валяться бы сейчас бедолаге истерзанным на горячей
земле среди тех, кто также не дошел до руин. Однако Гартош продвигался вперед,
хотя с каждым шагом ему становилось все труднее – уходили силы, раны прибывали.
Не шибко физически силен был Гартош, чтобы спокойно волочь на себе
многокилограммовую ношу…
А обезумевшие птицы налетали и налетали, образуя вокруг
бредущего человека копошащийся клубок.
Хорошо еще, что крохотный птичий мозг не позволял этим
тварям обдумать ситуацию и выбрать верную тактику. А додумайся они атаковать
снизу, целя в незащищенные лицо и живот,– все было бы кончено в
одночасье. Птицы же пикировали сверху, вклиниваясь в шевелящуюся, бьющую
крыльями гущу, цеплялись когтями во что придется, долбили и рвали клювами, что
оказывалось под ними… а под ними оказывались и их сородичи в том числе. Забитые
своими же птицы замертво падали под ноги, и Сварог видел распахнутые клювы,
бессмысленные бусины глаз. Клубились облака перьев.
Рук он уже не чувствовал и боялся представить себе, во что
они превратились. В фарш, не иначе. Разве что ладони Гартош прятал как мог.
Ноги и ладони – вот важнейшие для него сейчас части тела.
Однако все шло к тому, что они до руин не дотянут. Тем более
что уставал Гартош с каждым шагом все сильнее. Лишь бы не сбросил с плеч
мертвеца – в противном случае через мгновение его растерзают в клочья.
Ясно было, что рядовой Гартош уже поставил на своей жизни
крест. «Пушечное мясо»… Не иначе, сам себя так не называя, солдатик понял, что
именно таковым и является. И внутренне примирился с необходимостью пожертвовать
собой во имя выполнения боевой задачи. Он уяснил истинное положение вещей:
единственное, что ему остается,– исполнить приказ, спасти боевых
товарищей и заработать посмертную славу себе. Ну, быть может, и для родных
заработать мало-мальскую пенсию по утрате кормильца. Если, конечно, у него есть
родные и если здесь назначают подобные пенсии.
Гартош, хоть головы и не поднимал, хоть и петлял, как заяц,
но все же каким-то наитием выворачивал к руинам. До каменной кладки оставались
считанные шаги.
Гартош споткнулся. Припал на колено. Упасть для него
означало погибнуть. Будет уже не подняться.
Рядового спасло то, что он уже перешагнул тот порог, за
которым или человек теряет сознание от боли, или совершенно перестает боль
чувствовать. Гартош боль чувствовать перестал. Только поэтому он сумел
подняться с колена и пройти последние метры.
Он протиснулся в щель в кирпичной стене и ввалился внутрь
развалин Юдоли. Птичья сволочь, напоследок ударив в спину всей массой, осталась
за разрушенными стенами. Ни одна из пернатых тварей не попыталась преследовать
жертву в пределах разрушенного здания – видимо, птичкам вход сюда был кем-то
(или чем-то?) заказан. Гартош сбросил с себя ношу, которая уже мало была похожа
даже на покойника – нечто изорванное, изодранное; свисающее лоскутами мясо в
клочьях ткани. Ладони Гартоша скользнули к поясу, нашаривая гранаты.
Рядовой спас глаза – во многом благодаря тому, что каска
оказалась велика и сползала на лицо. И посреди кирпичного крошева, разбросанных
скамеек и валяющихся треножников Сварог увидел человека в серой мешковатой
хламиде. Тот стоял в центре разрушенного строения, спиной к Гартошу. А под ним…
Под ним, на расчищенном от хлама участке пола, полыхал
огонь. Нет, слово «полыхал» не годилось, как, наверное, не годилось и слово
«огонь». Под ним с зачаровывающей плавностью перетекала желто-красно-черная
лава, взрывалась огненными выплесками, ходила огненными водоворотами,
переливалась нутряным светом, как остывающие угли… Вот только лава эта остывать
не собиралась. И обладатель в серой хламиде стоял босыми ногами прямо на лаве.
Зрелище было, прямо скажем, жутковатое.
