– Мне нечего добавить к тому, что говорил
раньше, – малость подумав, сказал Сварог. – Отправляйте уж на свои
семьдесят два часа. Да и в чем я должен признаваться-то?!
– Отправлю. Обязательно, – пообещала
Шевчук. – А еще я, пожалуй, примешаю во всю эту историю немножко личного
отношения и перегну палку там, где в ином случае, может, и не стала бы. Ты уж
извини, иностранец, но я не привыкла, когда меня держат за дуру. Семьдесят два,
говоришь? А знаешь, как ты их проведешь в отеле под ласковым названием
«Эль-СИЗО»? Весело проведешь. Я тебе по блату выпишу путевку с сопроводительным
листком в виде шепотка на ухо сержанту из охраны: мол, есть у нас серьезные
подозрения, что сей гражданин как раз и есть тот самый злобный камышанский
маньяк, который сперва насилует, а потом душит трехлетних девочек и которого
безуспешно ловят вот уже второй год. И намекну, что ежели этого гражданина
поместят в пресс-хату то никому никакого урона в служебном плане не выйдет, а
выйдет лишь сплошное благолепие и взаимная признательность. А к моим словам и
даже полунамекам, знаешь ли, привыкли относиться со всей серьезностью —
слишком давно тяну лямку. И свой авторитет зарабатывала
исключительно горбом, а не каким-нибудь другим местом.
Шевчук снова закурила, на этот раз Сварогу сигаретку не
предложив.
– Через семьдесят два часа у тебя, иностранец, очко
превратится в проходной двор. А лучше сказать, в общественную парашу, и кишки
будут свисать из него, из очка, как порванные провода. Я уж не говорю про
выбитые зубы, сломанные ребра и прочую мелочевку. А когда тебе потом определят
срок… да-да, уж в этом ты не сомневайся, какую-нибудь статеечку мы тебе
обязательно подберем, с этим у нас никогда проблем не было и не будет… да вот
хоть подельника твоему чернокожему другу из тебя сделаем, мол, на пару вы тех
молодчиков на скамейке убивали, а ты еще и науськивал, идейно вдохновлял. И
когда ты попадешь на зону с таким аттестатом, как разработанная задница… –
Шевчук мечтательно закатила глаза. – Весь срок от параши ни на шаг не
отойдешь. Понял? Или ты думаешь, на понт беру и не сделаю?
«Не сделает, – понял Сварог. – Именно что, мадам
ажан, на понт берете». Но, если честно, МХАТ плакал по ней крокодиловыми
слезами. У них тут что в Сибири, все менты такие актеры? Куда там Фрейндлих и
прочим Тереховым…
И он сказал деланно усталым голосом:
– Да отправляй куда хочешь.
– Идет, – Шевчук загасила сигарету вернулась за
стол и нажала что-то на столешнице снизу. – Ладно… Как для иностранца и по
женской доброте своей я сделаю для тебя одну поблажку махонькую такую. Я
оставлю тебе шанс все прекратить в любой момент. Затарабанишь в дверь:
«Спасите-помогите! Готов во всем сознаться!» Спасут и помогут. Но только ежели
ты и после этого начнешь лгать и запираться, тогда вернут тебя, голубка, назад,
и уж кричи, не кричи…
Открылась дверь, и на пороге комнаты нарисовался конвоир.
Шевчук сделала ему знак рукой подождать.
– И вот еще что… – она замолчала, словно споткнувшись.
Сварогу показалось – задумалась, говорить или не говорить. Но все же сказала: –
Твой чернокожий приятель, между прочим, сейчас тоже на пути в следственный
изолятор. Или уже в СИЗО. Будете соседями.
– То есть как? – Сварог от удивления аж
привстал. – Он же…
– Вот именно! Никто ничего не может понять. Укладывали
на носилки и вдвигали в «скорую» полутруп. Который, пока везли в больницу,
вновь превратился в здорового человека. Рана затянулась, и даже не замечено
слабости, обязательной после такой кровопотери. Случаем не знаешь, в чем тут
фокус?
«Подземная пирамида, – мог бы сказать ей Сварог. –
Она же Истинная Пирамида, если верить Беркли. Судя по всему, это она передала
Пятнице часть своей силы. Или… не только ему?» А еще Сварог подумал о том, что
раз Н'генга в следственном изоляторе, то это кардинально меняет его собственные
планы. Теперь бежать в коридоре нет никакого смысла, а есть прямой смысл дать
себя отконвоировать в СИЗО и бежать уже оттуда. Уже с Пятницей.
– О чем задумались? – спросила Шевчук,
вставая. – Пожалуй, я догадываюсь, в чем дело. Вы-то рассчитывали, что ваш
шоколодного цвета приятель замолчал навечно, ну, в худшем случае, надолго, а
теперь он может заговорить в любой момент и сообщить что-нибудь, вас напрочь не
устраивающее. Не так ли, мистер Беркли? Может, все же желаете что-то
рассказать? Тогда давайте быстрее определяйтесь, мне пора ехать.
– Я уже определился. Отправляйте, куда собирались.
– Что ж… Будь по-вашему.
Глава 3
По прозвищу «Колдун»
Старший прапорщик был уже в серьезных годах, уже, наверное,
и пенсию выслужил, но вот продолжал работать. Отчего ж мужику не работать,
ежели здоровье позволяет? Озвереешь сидя дома.
– Лицом к стене, – скомандовал прапорщик.
Сварог встал, как велели. За спиной шаркнули по бетону
сапоги, чиркнула спичка, потянуло ароматным табачным дымком.
– Повернись. На, закури.
Старший прапорщик протянул раскрытый портсигар. Сварог не
стал вставать в позу: мол, с вертухаями не курю, вытащил из-под резинки
сигарету, прикурил от протянутой спички.
– Послушай меня, паря, – сказал прапорщик,
приглаживая небольшие аккуратные усы. – У меня глаз наметанный, я человека
насквозь вижу. И вижу, что ты, паря, человек непростой. Есть в тебе какой-то
стержень. Но… Это камера. Не пресс-хата, конечно, но и тут не интеллигентики
сидят. Если будешь много выступать – а мне отчего-то кажется, что
будешь, – тебя превратят в инвалида. Если ты надеешься на силу или на
приемчики, то зря, оставь ты это. В это СИЗО таких Негрошварцеров приводили,
что ты против них хиляк из хиляков. Иные храбрились: мол, я на воле по двадцать
рыл одной левой раскидывал. Да только никто из этих Шварцеров не выгреб отсюда
таким же целым, как вошел, против кодлы из десятка рыл никто не устоит. А
здоровье взад никогда потом не вернешь. Хорошенько подумай, стоит ли того твое
залупательство.
– А ты, батя, агитируешь меня по доброте душевной или
по обязанности? – напрямую спросил Сварог, щурясь от дыма. – Хотя,
спасибо, конечно, за науку.
– А тебе не все равно, паря? Я вот что тебе скажу
напоследок. Я тут всего навидался, паря. И всяких. И к жизни после этого начал
относиться, прости за умное слово, философически. Все суета, нет в жизни правды
со справедливостью, каждый за себя, и все в таком духе. Короче, никого не жаль,
потому как никто тебя самого не пожалеет. А теперь сам думай.
– Ты мне вот что лучше скажи, старшина, – Сварог с
усмешкой посмотрел на прапорщика. – А если бы тебе прямо сейчас предложили
махнуть из этого мира да головой в неизвестность? Провалиться куда-нибудь на
другую планету, оставив здесь все эти коридоры, надоевший дом в панельной
многоэтажке с квартиркой в три шага, провонявшую мочой лестницу, загаженный
воздух и химическую пищу? И вперед на волю, где боевой топор ударяет по бедру
при каждом шаге коня, где рядом настоящие друзья, где… (он на миг запнулся, не
зная, как продолжить, но тут кстати вспомнился Смок Белью) где ты ешь настоящее
медвежье мясо?
