– Что ж, возможно, вы и правы, – вынужден был
согласиться Сварог.
Глава 4
Последняя ночь старого мира
Для ночлега Сварог выбрал сарай со сваленным в углу шанцевым
инструментом и прочим хозяйственным хламом.
Он лежал на набитом соломой матрасе, бросив его прямо на
дощатый пол. Не в комфорте, зато в уединении. Никто не храпит над ухом, никто
не ворочается, кряхтя и скрипя пружинами, никто каждые пять минут не ходит на
кухню пить воду, переступая через тебя, как через предмет неодушевленный…
Место нашлось всем. Лане постелили на русской печи,
Ольшанский завалился спать в комнате, где они пили-ели, непростой тибетский
лесник сказал, что будет спать на кухне. Охрана Ольшанского облюбовала баньку и
машины.
Сварогу не спалось. Мысли кружили под черепной коробкой
потревоженным осиным роем. Сварог был бы рад отсутствию любых мыслей и
присутствию сна, но в том-то и дело, что никак было не заснуть. Баранов, что
ли, посчитать, в самом деле? Курить на воздух он уже выходил – не помогло, сон
не пришел. Кстати, хорошая сегодня была ночь, теплая и тихая, а над головой
простиралось густо облепленное звездами и какое-то очень близкое небо…
Слишком много всего нового вылилось сегодня на мозги, надо
признать. От информации пухла голова. Вдобавок информация сплеталась в
причудливую вязь из необъяснимых совпадений, роковых случайностей и
таинственных загадок. А рассказ Ольшанского о посещении монастыря добавил в
этот котел тайн и загадок еще одну пригоршню…
Мыслями Сварог все время невольно возвращался к этому
рассказу.
До монастыря экспедиция, состоявшая из Ольшанского, будущего
сибирского лесника Донирчеммо Томба, местного проводника, навьюченных мулов и,
между прочим, из Ключника (единственного, кого олигарх захватил с собой из
России в Тибет), добралась не без трудностей, но зато, ко всеобщей радости, без
приключений. Горную местность вокруг монастыря Намчувандан Ольшанский сразу
признал – именно ее и наблюдал в своем вызванном клинической смертью видении.
Тот самый пейзаж, словно позаимствованный из старого советского фильма «Отель
„У погибшего альпиниста“».
Их впустили в монастырь, не пытая у ворот, кто такие и чего
надо. Впрочем, так вроде бы и положено поступать правильным божьим людям – не
отказывать усталым странникам в приюте.
Их отвели к приземистому, сложенному из камня дому. Когда
проводили по двору Ольшанский увидел пирамидальное сооружение в полтора
человеческих роста под названием Ступа – точь-в-точь такое же, как и в видении.
Навстречу попадались монахи, одетые в желтые одежды. И как тогда в видении, они
проходили мимо, не обращая никакого внимания на незнакомцев. Хотя можно было
поклясться, что гости в этом монастыре – персонажи наиредчайшие, уж больно
высоко в горы забрался монастырь, уж больно узка, извилиста и мало натоптана
тропа, ведущая к нему.
В домике, что отвели им для отдыха, было две комнаты.
Размерами и убранством комнаты стопроцентно отвечали требованиям, которые обычно
предъявляют к монашеским кельям, – маленькие, тесные и необставленные, то
есть как нельзя лучше пригодные для умерщвления плоти и молитвенных бдений. Ну,
дареному коню известно куда не смотрят…
Зато Ольшанский был приятно удивлен, когда отправленный к
настоятелю монах вернулся назад с сообщением, что хамбо-лама рад будет видеть у
себя путников, когда те отдохнут с дороги.
Путники отдыхали недолго – не для того они, в конце концов,
лезли в горы, чтобы бестолково валяться на циновках. После часового отдыха и
приведения себя в порядок (негоже появляться перед здешним владыкой небритыми и
немытыми) Ольшанский, Ключник и Донирчеммо Томба попросили монаха проводить их
к настоятелю. Местный проводник с ними не пошел, остался в гостевом домике.
Хамбо-лама Догпа Кхенчунг, настоятель и духовный пастырь,
принял гостей в монастырском дацане – в том самом, у входа в который оборвалось
видение Ольшанского.
По всему залу были расставлены глиняные плошки с горящими в
них толстыми восковыми свечами. Хамбо-лама Догпа Кхенчунг в церемониальной
одежде и островерхом головном уборе восседал в позе лотоса на задрапированном
желтой материей помосте. Помост имел форму буквы «Т», ножкой повернутой к
центру зала, и как раз в основании этой ножки сидел хамбо-лама. Гости монастыря
в количестве трех человек рядком выстроились перед помостом – лицом к ламе,
спиной к выходу.
А вот чего напрочь не наблюдалось в этом зале, равно как и
по дороге к нему, так это блеска злата-серебра, зазывно поблескивающих груд
драгоценных камней и прочих сокровищ, от которых должно перехватывать дух у
любого мало-мальски отчаянного авантюриста. Ну откуда возьмутся богатства у
заброшенного в горах небольшого монастыря! Понятное дело, крупные монастыри, в
первую очередь столичные, купающиеся в паломниках и туристах, – те не
бедствуют, поскольку давно уже стригут денежки, как чабаны овец. Желаете
осмотреть наш дацан? Конечно-конечно, а не соизволите ли пожертвовать во благо
и во имя? Желаете пообщаться с самим растаким-то ламой, наимудрейшим,
воплощением самого ого-го кого – устройте обед для братии и не забудьте
опустить монетку в распахнутую пасть этой бронзовой жабы, для вашего же блага,
чтоб было вам счастье. Все эти разводки Ольшанскому довелось испытать на себе
сполна…
Беседа с настоятелем монастыря Намчувандан началась весьма
неожиданно. Можно сказать, с места и в карьер.
– Я знал, что кто-то должен появиться, – сказал
хамбо-лама Догпа Кхенчунг. – Потому что Шамбалинская война близка. Очень
близка…
Хамбо-лама говорил по-тибетски, Донирчеммо Томба переводил.
Кстати говоря, вопреки ожиданиям Ольшанского настоятель монастыря оказался не
седобородым старцем, а довольно молодым человеком – ему было где-то между
тридцатью и сорока.
– Некоторые считают, что Шамбалинская война уже
началась, – продолжал Хамбо-лама. – Они говорят, что война ислама с
христианством, беды, взрывы, убийства, что приходят сейчас к людям вместе с
именем ислама, – это все и есть Шамбалинская война. Они говорят, что скоро
в эту гибельную воронку будет затянут буддистский мир, а затем и весь мир
вообще. Но они ошибаются, все не так просто… Шамбалинская война еще не
началась, и начнут ее не люди…
Хамбо-лама обвел взглядом своих гостей.
– В священном знании, что хранит наш монастырь,
сказано, что три приметы укажут на близость Шамбалинской войны. Первое – с горы
Царонг сойдет ледник. Неделю назад он сошел. Второе – треснет фундамент
монастырской Ступы. Несколько дней назад он треснул. Третье – придет белый
человек с Севера и первым его словом будет одно из трех… Скажи это слово!
На последней фразе Хамбо-лама повысил голос и вытянул руку в
сторону Ольшанского.
Ольшанский, сам не понимая, как и почему, от неожиданности
брякнул первое, что пришло на ум:
– Аркаим.
Хамбо-лама удовлетворенно улыбнулся, кивнул.
