– На этот раз я сказал правду, клянусь! – объявил Гуров и поднялся из-за стола. – Но теперь нам надо идти. Раньше сядешь – быстрее выйдешь, как говорят в определенных кругах… А ты, теперь точно зная, что с нами ничего не случится, ложись и спокойно засыпай. Не успеет подняться солнце, как я уже буду дома.
– Я в восторге, – сообщила Мария. – Можете выметаться. Но если с тобой, Гуров, что-то случится – домой лучше не приходи!
– Это будет для нас лучшим руководством к действию, – улыбнулся Гуров.
Мария проводила их до дверей, сохраняя крайне неприступный и надменный вид. Но в последнюю секунду она притянула мужа к себе и сказала едва слышно:
– Я ненавижу твои ночные прогулки, но согласна их терпеть – только, пожалуйста, береги себя! Это единственное, о чем я тебя прошу.
Гуров бережно сжал ее тонкие пальцы и уверенно произнес:
– Меня и просить не надо. Я всегда думаю о тебе и отношусь к себе очень бережно – можешь не сомневаться.
Они с Крячко спустились во двор.
– Кто поведет? – спросил Стас.
– Давай ты, – устало ответил Гуров. – У тебя это ловко получается. А я что-то не в форме сегодня.
Крячко согласно кивнул и уселся на место водителя. Гуров опустился на сиденье рядом и почти сразу прикрыл глаза. Перед его внутренним взором проносился весь хаос сегодняшнего дня – бешеная гонка по шоссе, мертвый человек на лесной траве, выныривающий из синевы вертолет, невыносимо долго текущее время обыска в чужих квартирах, разговор с мрачным судмедэкспертом… И никаких результатов. Гуров вспомнил потное напряженное лицо режиссера Боголепского, который никак не мог осознать, что лишился дорогой игрушки – перед тем как затопить катер, бандиты пробили в его днище основательную дыру.
Режиссер был потрясен случившимся и требовал немедленной кары преступникам. При этом он с большим трудом вникал в те вопросы, которые задавал ему Гуров.
– Как думаете, кто мог похитить ваш катер со стоянки? – спрашивал его, например, Гуров.
Режиссер в ответ на это хохотал – вернее, рычал неестественным смехом и с горькой иронией восклицал:
– Вы думаете, у меня мало врагов? Несомненно, это они! Враги и завистники! Зависть – это язва, полковник! Это раковая опухоль, которая разъедает совесть человека. Завистник готов на все – даже уничтожить самое дорогое…
– Видите ли, о завистниках в данном случае говорить не приходится, – возражал ему Гуров. – Судя по всему, ваш катер преступники использовали для нападения на прогулочный теплоход. Это жестокие и беспринципные люди, Петр Валерьянович, и ваши успехи в кинематографе их вряд ли волнуют.
– Ну и что же? – запальчиво говорил дальше Боголепский. – Завистник готов идти на любой сговор – хоть с чертом. Чтобы досадить мне, он обратился к бандитам.
– Хорошо, вы можете назвать фамилию?
– Ха! Мне пришлось бы перечислять эти фамилии часами! – самодовольно сообщил Боголепский. – Нет, конкретную фамилию я вам не назову, даже не просите – для меня самого все это полная загадка. Но подоплека мне понятна… – И он упорно продолжал нести эту ахинею и дальше, пока у Гурова окончательно не лопнуло терпение.
– Олега Вельяминова можно отнести к числу ваших недоброжелателей?
Вопрос поразил режиссера.
– Олега? Да я его благодетель! Я вытащил его из той помойки, где он нюхал бензин и выхлопные газы этих списанных тачек! Я дал ему известность и настоящие деньги… Хотя, наверное, ваш вопрос имеет право на существование. Ведь, как говорится, ни одно доброе дело не остается безнаказанным, – Боголепский горько рассмеялся. – Неужели он решил так отплатить за все, что я для него сделал?!
– Вы слишком спешите, – сказал ему Гуров. – Я лишь спросил о ваших отношениях с Вельяминовым.
– У нас были превосходные отношения! – возразил Боголепский. – Сначала он просто смотрел мне в рот. И правильно делал. Я вылепил из этого сырого кома глины нечто!.. Но теперь он вообразил, будто может обойтись без меня.
Вельяминов не являлся на съемки с того самого дня, как отметился на первом допросе. Сначала он сослался на нервный срыв и попросил сутки отдыха. Но прошли сутки, вторые, а от Вельяминова не было ни слуху, ни духу. Режиссер не мог его найти, несмотря на титанические усилия.
– Понимаете, на самом деле Вельяминов – элементарная сволочь, – интимно сообщил Гурову режиссер. – Если бы не конъюнктура, я бы этого мерзавца и на пушечный выстрел не подпустил к съемочной площадке. Но зритель хочет видеть на экране крепкого парня без всяких этих интеллигентских штучек. Самое главное – фактура. Приходится смиряться.
– Одним словом, вы не исключаете, что Вельяминов мог быть каким-то образом причастен к похищению вашего катера? – спросил Гуров. – Я слышал, что вы как-то даже вместе на нем катались?
– Я теперь ничего не исключаю, – мрачно признался Боголепский. – Тем более что за Олегом уже водилось нечто подобное. Вы знаете, он пристроил ко мне одного совершенно криминального субъекта. Абсолютного психопата! Он терроризировал всю группу. Я поставил вопрос жестко – или я, или…
– Не электрика ли Сергеева? – перебил его Гуров.
– Ах, вы уже в курсе, – упавшим голосом произнес режиссер. – Странная дружба, не правда ли? Говорят, они познакомились в дисбате, отбывая наказание. Срок в дисбате никуда не пишется, человек формально чист перед обществом, но вы же понимаете, такое испытание бесследно не проходит…
Этот факт был, пожалуй, единственным дельным звеном в словесных кружевах, которые плел Боголепский.
Самым забавным же было то, что режиссер настолько был увлечен собственными невзгодами, что так и не удосужился уловить связь между двумя простыми фактами – разборкой, в которую попал его актер, путешествуя по реке, и участием в той же разборке режиссерского катера. Для Боголепского это были два независимых друг от друга события. Гуров посчитал, что разубеждать его не имеет смысла – практической пользы от этого все равно никакой.
Гуров поразмышлял еще над одной странностью, о которой он услышал сегодня от одного из офицеров МУРа, занятого тем же делом. Его группа искала возможных свидетелей высадки преступной группы на берег. Ведь должны были они куда-нибудь высадиться! Свидетелей пока не нашли, но офицер общался с водолазами, которых нанял Бардин, и его здорово удивило, что результатами их поисков никто, похоже, не интересуется. Бригадир водолазов заявил, будто у него такое ощущение, что они предоставлены самим себе и никто от них ничего не ждет. За все время, пока они посменно полоскались в воде, от Бардина только однажды приезжал человек, побыл минут пять и, не дав никаких указаний, уехал. Если так будет продолжаться, бригадир обещал бросить все работы, плюнув на договор, потому что «ребятам оскорбительно такое отношение».
Гуров был согласен: работа водолаза – не сахар, и нырять просто так, не ощущая заинтересованности заказчика в результатах поисков, мало кто захочет. Тем более речь идет о пропавшем человеке. Выводов напрашивалось два – или господин Бардин не слишком любит свою дочь и лишь формально озабочен ее розыском, или же он что-то знает такое, что позволяет ему сохранять спокойствие и оплачивать водолазные работы, которые ведутся лишь для отвода глаз.
