Угрюмый по натуре и не блещущий умом Хэл сегодня был особенно мрачен. Вчера вечером они с отцом снова поругались. Хэл хотел бросить школу. Он ее просто ненавидел! Ненавидел за скуку, за необходимость сидеть в классе по пятьдесят минут на каждом уроке. Он ненавидел все предметы, исключая разве что уроки труда. Его сводили с ума и английский, и идиотизм истории, и непостижимость математики. Но больше всего его бесила бессмысленность всех этих знаний. Коровам было все равно, грамотно ты выражаешься или нет, им было наплевать, кто командовал этой чертовой армией в битве на Потомаке во время Гражданской войны! А что касается математики, так и сам папаша не сможет прибавить две пятых к одной второй, даже если от этого будет зависеть его собственная жизнь. Для расчетов он держал бухгалтера. И чего ради такие мучения? Вон бухгалтер: закончил колледж, весь из себя такой умный, а вкалывает на неуча вроде его отца! Отец всегда говорил, что успех бизнеса заключается не в учености (а производство молочных продуктов было таким же бизнесом, как и прочие), а в знании людей. Отец любил разглагольствовать о чудесах образования, а у самого за плечами было только шесть классов школы! Он ничего не читал, кроме «Ридерз дайджест», а ферма приносила целых шестнадцать тысяч в год! Знать людей! Уметь с ними общаться и справляться о здоровье жен, помня их по именам! Хэл знал людей. Они делились на два вида: тех, кем можно помыкать, и тех – кем нельзя. Причем первых было раз в десять больше.
А его отец, к сожалению, относился к последним.
Хэл обернулся к Джеку, который неторопливо накладывал вилами сено в кормушку первых четырех стойл. Вот уж настоящий книжный червь! Папочкин любимчик! Дерьмо!
– Давай шевелись! – крикнул он. – Не спи на ходу!
Открыв склад, Хэл вывез первый из четырех доильных аппаратов: на блестящей поверхности из нержавейки отразилось его перекошенное злобой лицо. Чертова школа! Да будь она проклята! Перспектива провести там еще целых девять месяцев была равносильна заточению в могиле.
3
Половина пятого утра.
Плоды вчерашней вечерней дойки, пройдя обработку, отправлялись в город, но не в гальванизированных стальных контейнерах, а в картонных упаковках с красочной этикеткой «Молочное хозяйство “Слюфут-Хилл”». Отец Чарлза Гриффена продавал молоко под своей торговой маркой, но теперь это было невыгодно. Крупные хозяйства подмяли под себя мелких производителей.
В западной части города продукцию «Слюфут-Хилл» доставлял потребителям Ирвин Пьюринтон, чей ежедневный маршрут начинался с Брок-стрит (которую в городе чаще называли Брок-роуд или просто Стиральной доской). По ней он добирался до центра и возвращался обратно уже по Брукс-роуд.
В августе ему исполнился шестьдесят один год, и пенсия уже перестала казаться несбыточной реальностью. Его жена – настоящая стерва по имена Элси – умерла в 1973 году, и уход из жизни стал единственным благим деянием, которое она сделала для него за все двадцать семь лет супружеской жизни. Ирвин с нетерпением ждал выхода на пенсию, чтобы прихватить с собой дворняжку по кличке Док и переехать в Пемаквид-Пойнт. Там он собирался каждый день спать до девяти утра и ни разу больше не встречать восход солнца.
Остановившись у дома Нортонов, он перегрузил в корзинку их заказ – апельсиновый сок, две кварты молока и дюжину яиц. Когда он выбирался из машины, колено отозвалось приступом боли, но не сильной. День начинался хорошо.
К обычному заказу миссис Нортон была сделана приписка аккуратным почерком Сьюзен: «Пожалуйста, добавьте еще маленькую упаковку сметаны. Спасибо».
Пьюринтон вернулся за сметаной, размышляя, что сегодня, очевидно, всем понадобится что-то необычное. Сметана! Однажды он ее попробовал, и его чуть не вырвало!
Небо на востоке начало светлеть, и на полях засверкали крупные капли росы, похожие на королевские сокровища.
4
Четверть шестого утра.
Ева Миллер была на ногах уже двадцать минут и, облачившись в старый халат и потрепанные розовые шлепанцы, готовила себе завтрак: яичницу-болтунью из четырех яиц, восемь ломтиков бекона, сковородку жареной картошки. Эту скромную трапезу дополнят два тоста с джемом, большой стакан апельсинового сока и две чашки кофе со сливками. Она была крупной женщиной, но нельзя сказать чтобы жирной. Да и как тут разжиреть, если в пансионе всегда полно работы! Наблюдать за колыханием ее раблезианских форм у плиты с восемью конфорками было все равно что смотреть на бесконечное движение волн во время прилива или перемещение песчаных дюн.
Она любила завтракать в одиночестве, прикидывая объем предстоящей днем работы. А недостатка в ней не ощущалось никогда. Сейчас в пансионе было девять постояльцев, включая новенького – мистера Миерса. Меблированные комнаты – а всего их было семнадцать – располагались в трехэтажном здании. И везде нужно убраться, помыть полы в коридорах и на лестнице, протереть перила, а в общей гостиной вычистить ковер. Она попросит помочь Проныру Крейга, если, конечно, тот не отсыпается после запоя.
Она как раз садилась за стол, когда скрипнула задняя дверь.
– Привет, Ирвин! Как жизнь?
– Сносно. Колено немного ноет.
– Мне жаль. Ты не можешь оставить еще одну кварту молока и галлон этого лимонада?
– Конечно, – обреченно согласился он. – Я знал, что сегодня такой день.
Она занялась яичницей, не обращая внимания на его ворчание. Ирвин Пьюринтон всегда найдет чем быть недовольным, хотя, видит Бог, после того как его ведьма свалилась с лестницы в подвале и свернула себе шею, он должен чувствовать себя самым счастливым человеком на свете!
Без четверти шесть, когда она допивала вторую чашку кофе и только закурила сигарету, о стенку дома стукнулась свернутая в трубку «Пресс геральд» и угодила в куст роз. Третий раз за неделю! Судя по всему, доставка газет лишила парня Килби последних мозгов! Ладно, газета может подождать. Первые лучи солнца, проникавшие в окна с восточной стороны, окрашивали все золотом. Сейчас было самое хорошее время суток, и она не позволит ничему его испортить.
Пользование плитой и холодильником, как и смена белья, входило в плату за жилье, и скоро мирную тишину непременно нарушат Гровер Веррилл и Микки Сильвестр, которые спустятся вниз варить свою овсянку, а потом отправятся в Гейтс-Фоллс, где работают на текстильной фабрике.
Как будто в подтверждение ее мыслям, со второго этажа донесся шум спускаемой в туалете воды и послышались тяжелые шаги Сильвестра на лестнице.
Ева со вздохом поднялась и направилась доставать из кустов газету.
5
Пять минут седьмого утра.
Сэнди Макдугалл – худощавую девушку, уже начавшую терять зачатки девичьей привлекательности, – разбудил плач ребенка, и она с трудом поднялась, так и не сумев разлепить веки.
– Иду! – крикнула она.
Ребенок, услышав ее голос, разошелся еще больше.
