– Возможно. Но не исключено, что это простое совпадение. Позвольте еще раз задать вам вопрос: вы уверены, что хотите вовлечь Католическую церковь?
– Да, – ответил Бен. – Но мы не отступимся и отправимся без вас, если вы откажетесь. Если придется, я пойду один!
– В этом нет необходимости, – сказал отец Каллахэн, вставая. – Пройдите за мной в церковь, джентльмены, я исповедую вас.
9
В полутьме исповедальни Бен неуклюже опустился на колени. В голове беспорядочно крутились обрывки мыслей, а перед глазами, будто в сюрреалистическом фильме, мелькали кадры, навсегда отпечатавшиеся в памяти. Сьюзен в парке. Миссис Глик пятится от самодельного креста. Одетый как пугало Флойд Тиббитс вылезает из машины и набрасывается с кулаками. Марк Питри заглядывает в окно машины Сьюзен. Бен вдруг впервые подумал, что просто видит сон, и уставший мозг с жадностью ухватился за эту идею.
Заметив на полу в углу исповедальни какой-то предмет, Бен поднял его. Это оказалась пустая коробочка из-под драже, выпавшая из кармана какого-нибудь мальчишки. Такое могло быть только наяву. Картонка оказалась самой что ни на есть настоящей. Значит, и кошмар тоже.
Открылась маленькая раздвижная дверца. Он посмотрел в окошко, но ничего не увидел: оно было забрано тяжелой тканью.
– Что я должен сделать? – спросил Бен в окошко.
– Сказать: «Благословите меня, отец мой, ибо я грешен».
– Благословите меня, отец мой, ибо я грешен, – повторил Бен, и в закрытом пространстве его слова прозвучали необычно глухо.
– А теперь расскажите о своих грехах.
– Обо всех? – растерялся Бен.
– Постарайтесь суммировать их, – сухо посоветовал Каллахэн. – Я знаю, что до темноты нам надо успеть кое-что сделать.
Бен заговорил, стараясь держать в памяти десять заповедей в качестве ориентира, с помощью которого можно отсеять ненужное. Но легче ему не стало. Никакого чувства очищения он не испытал, зато ощутил неловкость от необходимости посвящать незнакомого человека в сокровенные тайны своей жизни. Однако теперь он понимал, что этот обряд может обладать такой же притягательной силой, как спиртное для пьяницы или запотевшее стекло для подростка. Сам акт напоминал мерзкую отрыжку Средневековья, как в картине Ингмара Бергмана «Седьмая печать», когда толпа кающихся грешников в лохмотьях проходит через город, пораженный черной чумой. Грешники до крови секли себя березовыми прутьями. Такой процесс оголения души был Бену отвратителен (как ни странно, он не мог позволить себе солгать, хотя никакой сложности это не представляло), однако исповедь укрепила его решимость довести задуманное до конца. Казалось, что слово «вампир» отпечаталось у него в голове, но не в виде афиш с пугающими кадрами из фильма, а мелкими и ровными буквами, какими пишут в свитках или вырезают на дереве. Бен чувствовал свою беспомощность перед лицом этого неуместного в наши дни ритуала, уносившего в те далекие времена, когда оборотни, инкубы и ведьмы считались неотъемлемыми спутниками тьмы, а церковь служила единственным источником света. Он впервые ощутил невообразимую громаду столетий, услышал их поступь и увидел свою жизнь в виде едва заметного мерцания в здании, величие и размеры которого потрясают и не укладываются в голове. Мэтт не рассказывал им о восприятии отцом Каллахэном Церкви как Силы, но сейчас Бен бы понял священника. В этом душном закутке он ощущал Силу, перед которой был жалок и беспомощен. Он почувствовал ее так, как не чувствует ни один католик, с детства приобщенный к обряду исповедания.
Бен вышел из исповедальни, с облегчением набрал полные легкие свежего воздуха и провел ладонью по шее. Та была мокрой от пота.
Отец Каллахэн тоже вышел и произнес:
– Мы еще не закончили.
Бен молча вернулся, но опускаться на колени не стал.
Во искупление грехов отец Каллахэн велел прочитать молитвы «Отче наш» и «Аве Мария» по десять раз каждую.
– Но «Аве Мария» я не знаю!
– Я дам карточку с напечатанным текстом молитвы, – пообещал голос из окошка. – Вы прочтете их про себя, пока мы едем в Камберленд.
Помолчав, Бен признался:
– Знаете, а Мэтт был прав, когда предупреждал, что это труднее, чем нам кажется. И довести дело до конца потребует немалых сил.
– Думаете? – отозвался отец Каллахэн, и было непонятно, произнес он это из вежливости или сомневаясь.
Опустив глаза, Бен увидел, что по-прежнему держит коробочку из-под драже, и резким движением смял ее в комок.
10
Около часа дня все забрались в просторный «бьюик» Джимми Коуди и тронулись в путь. По дороге молчали. Отец Дональд Каллахэн облачился в сутану, поверх которой надел стихарь и накинул белую епитрахиль с пурпурной каймой. Каждого он снабдил маленьким флаконом со святой водой и осенил крестным знамением. В небольшой серебряной дарохранительнице, лежавшей у него на коленях, он вез несколько гостий.
Первую остановку они сделали у офиса Джимми в Камберленде. Не выключая двигатель, доктор зашел внутрь и скоро вернулся с молотком в руках и одетый в свободную спортивную куртку, полностью скрывавшую револьвер Маккаслина.
При виде молотка Бен замер, заметив краем глаза, что Марк и Каллахэн тоже смотрят на инструмент как зачарованные. Боек отливал стальной синевой, а рукоятка была покрыта пористой резиной.
– Жутковато выглядит, правда? – заметил Джимми.
Бен подумал, что должен вбить с его помощью кол в грудь Сьюзен, и почувствовал, как к горлу подкатила тошнота, как бывает, когда самолет падает в воздушную яму.
– Да, – согласился он, с трудом сглатывая слюну. – Выглядит действительно жутко.
Потом они заехали в супермаркет, где Бен и Джимми купили весь выставленный на прилавке чеснок – двенадцать коробок, заполненных серовато-белыми головками. Девушка на кассе удивленно приподняла бровь и заметила:
– Я рада, что не еду с вами кататься, ребята.
На выходе из магазина Бен поинтересовался:
– Интересно, почему на них действует чеснок? Это связано с Библией, древним проклятием или…
– Полагаю, что это аллергия, – отозвался Джимми.
– Аллергия?!
Каллахэн услышал последнее слово и по пути к цветочному магазину попросил рассказать, что они обсуждали.
– О да, я разделяю мнение доктора Коуди, – сообщил он. – Скорее всего дело в аллергии… если чеснок вообще оказывает на них действие. Не забывайте, что никаких доказательств этому нет.
– Удивительно это слышать от священника, – не удержался Марк.
– Почему? Если я вынужден признать существование вампиров (а, похоже, ничего другого мне не остается, по крайней мере в настоящий момент), разве я обязан считать их существами, на которых не распространяются никакие законы природы? То есть некоторые действительно не распространяются. Если верить преданиям, вампиры не отражаются в зеркале, могут превращаться в летучих мышей, волков или птиц – так называемых психокомпов или проводников душ в загробный мир – и умеют просачиваться в самые узкие щели. Но нам известно, что у них есть зрение, слух, речь… и почти наверняка вкус. Не исключено, что им ведомы недомогание, боль…
