– Замечу, что Донирчеммо появился в Тибете одновременно
со мной, – Ольшанский повернулся к Сварогу: – Еще одна случайность,
скажете?
Сварог в ответ пожал плечами. И был в этом жесте совершенно
искренен.
– Вы замечательно говорите по-русски, – Лана
вскинула глаза на Донирчеммо Томба. – А как утверждает Ольшанский, и
по-тибетски тоже. И имя у вас тибетское. А еще, насколько помню, были какие-то
астраханские калмыки, из которых происходил ваш дед. Как все запутано, однако…
– Даже более запутано, чем вы себе
представляете, – усмехнулся лесник. – Потому что еще были монголы,
благодаря которым я и заговорил по-русски. Дело в том, что мой отец ушел из
города-крепости Джа-ламы, забрав всю свою семью. Ушел еще при живом деде. Шаг с
его стороны был отчаянный. С одной стороны, он предчувствовал, что век Джа-ламы
заканчивается и вот-вот до «святого-разбойника» доберутся если не те, то эти. И
тогда всему ближайшему окружению «горного Робин Гуда» придется несладко, а в
первую голову достанется, конечно, детям разбойника. С другой стороны, вместо
благополучной жизни в городе-крепости мой отец обрекал семью на скитания и
неизвестность… Он выбрал последнее.
Лесник на несколько секунд замолчал, глядя на догорающую в
фонаре свечу. Его скуластое лицо на миг окаменело, на него легла тень.
– Я не могу обсуждать выбор отца, – заговорил он
снова. – Он сделал его, и на этом все… Наша семья долго скиталась, жила в
нищете. Я родился уже в Монголии. С детских лет говорил на двух языках,
тибетском и монгольском. На первом – дома, на втором – на улице. А потом
случилось… В общем, в один день я потерял отца, мать, всех братьев и сестер. И
сам должен был сдохнуть, но так уж вышло, что не сдох, а выжил. Меня подобрал,
спас и приютил один пастух. Он выучил меня многому и среди прочего русскому
языку. Он говорил мне: «Поверь мне, этот язык станет для тебя главным языком».
Сам Мэлсдорж знал русский не хуже…
– Кто?! Как звали пастуха, ты сказал?! – вырвалось
у Сварога. Он чуть было не вскочил со своего места.
– Мэлсдорж, – удивленно повторил лесник. –
Человек, который воспитал меня, заменив отца.
На миг все качнулось перед глазами Сварога…
Имя Мэлсдорж – редкое имя. Оно хоть и имело традиционное для
монгольских имен окончание «дорж», но «мэлс» переводилось как Маркс, Энгельс,
Ленин. Одно время и в Монголии тоже, как и у нас, была такая мода. Но, как и у
нас, мода быстро прошла, поэтому не многие дети успели получить экзотические
имена. Разве у нас часто встретишь всяких Октябрин и Велемиров?
Мэлсдорж… Воспоминания нахлынули штормовыми волнами. Военный
городок в монгольской степи, раскопки древнего кургана, археологиня Света,
слухи, бродившие по части о шаманских способностях Мэлсдоржа, провалы в
неизвестность, светлобородый вождь Нохор, золотая пуля. А потом – последний,
окончательный провал в мир Талара…
«Может быть, все же совпадение? А что пастух… Так кто в
Монголии не пастух». Впрочем, нет ничего проще, чем узнать, тот или не тот
Мэлсдорж. Один-два уточняющих вопроса…
– Похоже, вам знакомо это имя? Доводилось встречаться?
Сварог заметил, что Ольшанский пристально на него смотрит.
Кстати, чересчур пристально для нетрезвого человека. И голос у олигарха был не
так уж и нетверд, как можно было ожидать, исходя из того, сколько он всего
выкушал за сегодняшний день и за отдельно взятый вечер.
– Да, имя знакомо, – не стал скрывать
Сварог. – Возможно, совпадение…
– Ну конечно! – скептически хмыкнул
олигарх. – Я же вам весь день талдычу: нет на этом свете никаких
случайностей и совпадений, все взаимосвязано. И вы здесь не случайно, и он, и
она, и я. И этот ваш монгол должен был сыграть свою роль, он ее и сыграл. И
вообще, пришла пора вам увидеть, что картина, которую пишет неизвестный нам
Художник и на которой все мы лишь фигурки, кто помельче, а кто покрупнее,
близка к завершению: линии сходятся в одной точке, круги замыкаются, подводятся
итоги. Осталось набросать последние штрихи…
– Что ж, возможно, вы и правы, – вынужден был
согласиться Сварог.
Глава 4
Последняя ночь старого мира
Для ночлега Сварог выбрал сарай со сваленным в углу шанцевым
инструментом и прочим хозяйственным хламом. Он лежал на набитом соломой
матрасе, бросив его прямо на дощатый пол. Не в комфорте, зато в уединении.
Никто не храпит над ухом, никто не ворочается, кряхтя и скрипя пружинами, никто
каждые пять минут не ходит на кухню пить воду, переступая через тебя, как через
предмет неодушевленный…
Место нашлось всем. Лане постелили на русской печи,
Ольшанский завалился спать в комнате, где они пили-ели, непростой тибетский
лесник сказал, что будет спать на кухне. Охрана Ольшанского облюбовала баньку и
машины.
Сварогу не спалось. Мысли кружили под черепной коробкой
потревоженным осиным роем. Сварог был бы рад отсутствию любых мыслей и
присутствию сна, но в том-то и дело, что никак было не заснуть. Баранов, что
ли, посчитать, в самом деле? Курить на воздух он уже выходил – не помогло, сон
не пришел. Кстати, хорошая сегодня была ночь, теплая и тихая, а над головой
простиралось густо облепленное звездами и какое-то очень близкое небо…
Слишком много всего нового вылилось сегодня на мозги, надо
признать. От информации пухла голова. Вдобавок информация сплеталась в
причудливую вязь из необъяснимых совпадений, роковых случайностей и
таинственных загадок. А рассказ Ольшанского о посещении монастыря добавил в
этот котел тайн и загадок еще одну пригоршню…
Мыслями Сварог все время невольно возвращался к этому
рассказу.
До монастыря экспедиция, состоявшая из Ольшанского, будущего
сибирского лесника Донирчеммо Томба, местного проводника, навьюченных мулов и,
между прочим, из Ключника (единственного, кого олигарх захватил с собой из России
в Тибет), добралась не без трудностей, но зато, ко всеобщей радости, без
приключений. Горную местность вокруг монастыря Намчувандан Ольшанский сразу
признал – именно ее и наблюдал в своем вызванном клинической смертью видении.
Тот самый пейзаж, словно позаимствованный из старого советского фильма «Отель
“У погибшего альпиниста”».
Их впустили в монастырь, не пытая у ворот, кто такие и чего
надо. Впрочем, так вроде бы и положено поступать правильным божьим людям – не
отказывать усталым странникам в приюте.
Их отвели к приземистому, сложенному из камня дому. Когда
проводили по двору, Ольшанский увидел пирамидальное сооружение в полтора
человеческих роста под названием Ступа – точь-в-точь такое же, как и в видении.
Навстречу попадались монахи, одетые в желтые одежды. И как тогда в видении, они
проходили мимо, не обращая никакого внимания на незнакомцев. Хотя можно было
поклясться, что гости в этом монастыре – персонажи наиредчайшие, уж больно
высоко в горы забрался монастырь, уж больно узка, извилиста и мало натоптана
тропа, ведущая к нему.
