В домике, что отвели им для отдыха, было две комнаты.
Размерами и убранством комнаты стопроцентно отвечали требованиям, которые
обычно предъявляют к монашеским кельям, – маленькие, тесные и
необставленные, то есть как нельзя лучше пригодные для умерщвления плоти и
молитвенных бдений. Ну, дареному коню известно куда не смотрят…
Зато Ольшанский был приятно удивлен, когда отправленный к
настоятелю монах вернулся назад с сообщением, что хамбо-лама рад будет видеть у
себя путников, когда те отдохнут с дороги.
Путники отдыхали недолго – не для того они, в конце концов,
лезли в горы, чтобы бестолково валяться на циновках. После часового отдыха и
приведения себя в порядок (негоже появляться перед здешним владыкой небритыми и
немытыми) Ольшанский, Ключник и Донирчеммо Томба попросили монаха проводить их
к настоятелю. Местный проводник с ними не пошел, остался в гостевом домике.
Хамбо-лама Догпа Кхенчунг, настоятель и духовный пастырь,
принял гостей в монастырском дацане – в том самом, у входа в который оборвалось
видение Ольшанского.
По всему залу были расставлены глиняные плошки с горящими в
них толстыми восковыми свечами. Хамбо-лама Догпа Кхенчунг в церемониальной
одежде и островерхом головном уборе восседал в позе лотоса на задрапированном
желтой материей помосте. Помост имел форму буквы «Т», ножкой повернутой к
центру зала, и как раз в основании этой ножки сидел хамбо-лама. Гости монастыря
в количестве трех человек рядком выстроились перед помостом – лицом к ламе,
спиной к выходу.
А вот чего напрочь не наблюдалось в этом зале, равно как и
по дороге к нему, так это блеска злата-серебра, зазывно поблескивающих груд
драгоценных камней и прочих сокровищ, от которых должно перехватывать дух у
любого мало-мальски отчаянного авантюриста. Ну откуда возьмутся богатства у
заброшенного в горах небольшого монастыря! Понятное дело, крупные монастыри, в
первую очередь столичные, купающиеся в паломниках и туристах, – те не
бедствуют, поскольку давно уже стригут денежки, как чабаны овец. Желаете осмотреть
наш дацан? Конечно-конечно, а не соизволите ли пожертвовать во благо и во имя?
Желаете пообщаться с самим растаким-то ламой, наимудрейшим, воплощением самого
ого-го кого – устройте обед для братии и не забудьте опустить монетку в
распахнутую пасть этой бронзовой жабы, для вашего же блага, чтоб было вам
счастье. Все эти разводки Ольшанскому довелось испытать на себе сполна…
Беседа с настоятелем монастыря Намчувандан началась весьма
неожиданно. Можно сказать, с места и в карьер.
– Я знал, что кто-то должен появиться, – сказал
хамбо-лама Догпа Кхенчунг. – Потому что Шамбалинская война близка. Очень
близка…
Хамбо-лама говорил по-тибетски, Донирчеммо Томба переводил.
Кстати говоря, вопреки ожиданиям Ольшанского настоятель монастыря оказался не
седобородым старцем, а довольно молодым человеком – ему было где-то между
тридцатью и сорока.
– Некоторые считают, что Шамбалинская война уже
началась, – продолжал Хамбо-лама. – Они говорят, что война ислама с
христианством, беды, взрывы, убийства, что приходят сейчас к людям вместе с
именем ислама, – это все и есть Шамбалинская война. Они говорят, что скоро
в эту гибельную воронку будет затянут буддистский мир, а затем и весь мир
вообще. Но они ошибаются, все не так просто… Шамбалинская война еще не
началась, и начнут ее не люди…
Хамбо-лама обвел взглядом своих гостей.
– В священном знании, что хранит наш монастырь,
сказано, что три приметы укажут на близость Шамбалинской войны. Первое – с горы
Царонг сойдет ледник. Неделю назад он сошел. Второе – треснет фундамент монастырской
Ступы. Несколько дней назад он треснул. Третье – придет белый человек с Севера
и первым его словом будет одно из трех… Скажи это слово!
На последней фразе Хамбо-лама повысил голос и вытянул руку в
сторону Ольшанского.
Ольшанский, сам не понимая, как и почему, от неожиданности
брякнул первое, что пришло на ум:
– Аркаим.
Хамбо-лама удовлетворенно улыбнулся, кивнул.
– И первым его словом будет одно из трех. Одно из трех
и есть «Аркаим». Все сошлось, как и было предсказано. Ожидание Шамбалинской
войны подходит к концу. – Настоятель показал пальцем на Ключника: – Ты
слуга белого человека с Севера, это я вижу. А кто ты? – Палец настоятеля
переместился и указал на Донирчеммо Томба. – Для простого переводчика у
тебя слишком дерзкий и заинтересованный взгляд. И что-то жжет тебя изнутри, как
лихорадка. Кто ты?
– Я – внук Джа-ламы, – признался Донирчеммо Томба.
– А-а, – протянул хамбо-лама. – Понятно. Не
удивлен. Вот что значит кровь. Идешь по следам своего деда? Не дает покоя, ради
чего твой дед решился на святотатственное преступление – напал на обитель?
– Да, – выговорил сквозь сжатые зубы Донирчеммо
Томба.
– Возможно, ты скоро об этом узнаешь. Впрочем, решать
даже не мне и уж всяко не тебе. А ему, – хамбо-лама показал на
Ольшанского. – Я, как настоятель монастыря Намчувандан, всего лишь должен
отвести Белого человека, который придет с Севера незадолго перед началом
Шамбалинской войны и который будет знать Слово, в Пещеру Девяти Сводов. Кого
брать с собой, а кого не брать, решать уже ему.
– Они пойдут со мной, – уверенно сказал
Ольшанский.
– Хорошо, – сказал хамбо-лама. – Одно
условие, и оно не мое. Путь в Пещеру знают только монахи, и то не все, а лишь
цан-шавы, избранные. Поэтому вы должны прежде испить травяного отвара,
благодаря которому пройдете путь в Пещеру Девяти Сводов, но не запомните его.
Хамбо-лама хлопнул в ладоши. Откинулся полог, прикрывавший
неприметный проем за помостом, оттуда вышел монах с деревянной чашей в руках.
Некоторое время Ольшанский провел в борениях с самим собой.
Потому что напиток запросто мог оказаться ядом. Но потом он прикинул, что
отравить, равно как и каким-либо другим образом отправить их в мир иной, монахи
могли бы и без столь сложных прелюдий. Допустим, просто предложив угоститься
чайком. И приняв чашу из рук монаха, Ольшанский безбоязненно отпил первым.
Вслед за ним отпили Донирчеммо Томба и Ключник.
– Идите за мной, – сказал хамбо-лама, поднимаясь
на ноги.
Он спустился с помоста, снял островерхий головной убор,
скинул церемониальную одежду, оставшись в желтом монашеском облачении. Жестом
пригласил следовать за собой. Они направились к прикрытому шерстяным пологом
проему, из которого недавно появился монах с чашей. Настоятель свернул полог
трубочкой, закрепил, чтоб не раскручивался, специальным ремешком, прибитым над
притолкой, и только после этого повел гостей дальше.
Они очутились в коридоре со множеством дверей, расположенных
по одной стороне и прикрытых пологами из толстой шерстяной ткани, прошли по
нему до противоположного конца. В коридоре было довольно светло – через каждые
три шага горели факелы.
Потом они ступили на винтовую деревянную лестницу, стали по
ней спускаться. Все ниже и ниже. Деревянная лестница перешла в каменную,
по-прежнему винтовую. Становилось все холоднее. Откуда-то бралось ощущение, что
они спускаются в глубь горы. Хамбо-лама вынул из петли на стене факел и освещал
им дорогу…
