И с какого-то момента Ольшанский почувствовал, что с ним
происходит нечто странное. Свет факела сделался гораздо ярче, желтее и маслянистее,
этот свет резал глаза. Звуки шагов гулко отдавались в голове. «Начал
действовать выпитый отвар», – догадался Ольшанский.
Что-то творилось со стенами. Стены смыкались под странными
углами, то отступали, то приближались, причудливо выгибались. И уже не поймешь,
по лестнице ты спускаешься или плутаешь какими-то коридорами, под землей все
еще бредешь или же выбрался на поверхность.
Может быть, было на самом деле, а может, только привиделось,
что они прошли через некий зал, куда сквозь стрельчатые витражные окна
просачивался дневной свет. Наверное, все же привиделось, ну откуда на Тибете
стрельчатые окна и витражи?
Ольшанский отчетливо видел лишь расплывчатое маслянистое
пятно факела впереди себя, только на этом пятне мог сфокусировать взгляд, за
ним и шел…
Раздался громкий хлопок в ладоши, и Ольшанский начал
приходить в себя.
Несколько секунд прошло, прежде чем Ольшанский, Ключник и
Донирчеммо Томба окончательно избавились от наваждения. Пелена спала с
сознания, и они обнаружили, что находятся в пещере, похожей на сводчатый склеп.
Только склеп тот был целиком изо льда – стены, пол, потолок. И холод здесь
стоял соответствующий – без свитера долго не выдержишь.
Оконечность склепа терялась вдалеке, и было непонятно,
насколько он велик. А похоже было на то, что весьма велик… ежели, конечно, дело
не в оптическом обмане. По обеим сторонам склепа через равные промежутки, на
расстоянии в полчеловеческого роста от пола, располагались проемы, имевшие
геометрически правильные очертания. И что-то там было внутри…
Ольшанский шагнул к ближайшему проему, заглянул… И удивленно
присвистнул. Там, под стеклом, лежал человек – таково, по крайней мере, было
первое впечатление. Защитное стекло (если, конечно, это стекло) было толстым,
призматическим, что делало силуэт лежащего под ним размытым, нечетким и словно
бы разбитым на небольшие фрагменты, по которым представить что-либо в целом
было крайне затруднительно. Да невозможно представить, чего уж там! Запросто
под стеклом мог лежать не человек, а существо, имеющее лишь отдаленное сходство
с человеческим телом. И лица совершенно не видно. Даже не разглядеть – два
глаза у существа, один или три. А нижнюю часть туловища и вовсе не видно. Ниже
уровня груди все тонуло в непроницаемой тьме, подозрительной, наводящей на
мысли о ее искусственном происхождении.
– Что это? – Ольшанский повернулся к хамбо-ламе.
– Это величайшая тайна из всех тайн мироздания, –
голос настоятеля взволнованно дрожал. – Тайна, которую оберегал наш
монастырь более трех тысяч лет, ради сбережения которой и был когда-то основан.
Нет на планете Земля более важной и страшной тайны.
– Это инопланетяне? – сдавленно спросил
Ольшанский.
– Нет… Это… – хамбо-лама на миг запнулся. –
Как только их не называли… Сомати. Лемурийцы. Атланты… Да, их можно назвать
древними атлантами. Это будет правдой, потому что издревле принято называть
древнюю, достигшую невиданного могущества и исчезнувшую в результате
неизвестной нам мировой беды цивилизацию Атлантидой. Мы же называем их
Предтечи.
– Они – люди?
– Ты спрашиваешь меня о том, как они выглядят? Я не
знаю. И никто не знает.
– Они спят?
– В нашем представлении это сон. Длиной в несколько
тысяч лет. Но как давно он начался, этот сон? Доподлинно неизвестно. И
проснутся ли когда-нибудь? Неведомо. Но дело не столько в них, Белый человек с
Севера. Дело в том, что та мировая катастрофа, что уничтожила народ атлантов,
снова приближается. Грядет великая Шамбалинская война. И от того, кто в ней
победит, зависит, будет ли человек по-прежнему ходить по этой планете. И исход
битвы под силу решить одному человеку.
«Мне?», – чуть было не спросил Ольшанский, но
промолчал.
– Не знаю, тебе или не тебе, – покачал головой
монах, будто прочитав его мысли. – Но я знаю, что ты являешься фигурой в
еще не начатой партии. Атланты оставили нам Знаки, по которым, как по камушкам
через ручей, можно добраться до Ответа. Первый камушек – на него указывают
египетские пирамиды. Но сколько всего таких камушков? И как долго придется по
ним идти?
Буддизм оставлен нам Атлантами, Предтечами. Буддизм никого
ни к чему не принуждает, полная свобода воли. Но зато человеку приходится
самому отвечать за свои поступки. Христианство допускает, что человек, совершив
дурной поступок, может покаяться и тем снять с себя грех. Буддизм учит, что
человек должен искупать вину. Если не успеешь искупить в этой жизни, придется
искупать в последующих. Они, Предтечи, хотят искупить вину за грехи, о которых
мы ничего не знаем и вряд ли узнаем когда-либо. Но, возможно, совершенные ими
грехи и привели их цивилизацию к катастрофе…
…Благодарить следовало магию ларов, а конкретно встроенное в
Сварога посредством той магии чувство опасности. Именно оно распиликалось не на
шутку. А может быть, Сварог обошелся бы и без всякой магии. Одним звериным
чутьем и рефлексами старого солдата…
И вроде бы ничего пугающего вокруг. Ну, хрустнуло что-то за
стеной, едва слышно прошуршало. Мало ли ночных звуков. Но в том-то и дело, что
эти тихие звуки несколько выпадали из обычных ночных звуков, были неуловимо
посторонними. Трудно объяснить непосвященному человеку…
Сварог поднялся, осторожным шагом двинулся к двери,
старательно следя, чтобы ненароком не наступить на что-нибудь громыхающее, не
говоря уж про грабли, и не выдать себя. Дверь сарая отодвигал по миллиметрику.
Когда дверь отошла от косяка на достаточную ширину, Сварог бесшумным призраком
выскользнул на улицу. Показалось или темнота возле соседнего строения едва
заметно шевельнулась?
И тут же сбоку из-за угла на Сварога обрушился темный
силуэт.
Инстинкт раньше всяческих мыслей заставил Сварога рухнуть на
землю и перекатиться к стене. И кабы не это, быть ему распоротым от уха до уха
– сверкнувший в лунном свете клинок с шумом прорезал воздух там, где за миг до
этого была голова Сварога.
Одетый во все темное незнакомец по инерции пролетел вслед за
своим клинком, но на ногах удержался. Более того: ловко и проворно развернулся
и вновь был готов без промедления пустить в дело широкий и короткий, похожий на
мясницкий тесак, что сжимал в правой руке. Впрочем, может, это и не тесак был
никакой, а ритуальный меч. Только вот брюху-то все равно, чем его вспорют.
Вскочить на ноги Сварог не успевал и сделал единственное,
что ему оставалось при таком раскладе, – когда неизвестный кинулся в
атаку, он крутанулся на земле, подсек бегущему ноги и, стоило противнику
загреметь всеми костьми оземь, вскочил на ноги.
В теле ощущалась столь хорошо знакомая звенящая пустота, а в
голове – холодная ясность, словно он вмиг переключением незримого тумблера
превратился в запрограммированный на битву автомат.
