– А что бы ты сделал? Уговаривал бы, как миленький, твой же ребенок, тут против природы не попрешь.
– Дал бы пощечину. Или две. Наорал бы, поднял пинками, заставил бы задуматься, что здесь важно, а что нет. Мои слова – важны. Ее желания – нет.
– И вырастил бы ты чокнутую, забитую дуру. – Студент тут же скорчил дебильную физиономию, иллюстрируя свои слова.
– Главное – вырастил бы. Этому просто повезло, что тридцать кило дурного веса, называемые «милая дочь-малютка», не повисли на ногах мертвым грузом, и он каким-то чудом спасся.
– По-твоему, детей вообще не надо спасать?
Я оглянулся на Илью, потом на Студента, демонстративно поднял бровь.
– Надо. Но только тех, кто жизнеспособен.
– Ха! Михалыч, нынешняя цивилизация спасает как раз вот таких, – он кивнул на кинотеатр, – уродцев. Слабых, больных, без таблеток никуда. И они дадут свое больное потомство, и это потомство придется спасать, никуда не денешься, господствующая мораль!
– Не все из слабых и больных дадут потомство.
– Все, Михалыч, все. Медицина и социальные программы творят чудеса. У нас пацаны из группы ездили…
– Не все. Я, например, пользуюсь презервативами.
Он открыл рот, закрыл, неуверенно поморщился.
– Михалыч, я не хотел… в смысле…
– Забыли, Студент. Илья, в подобной ситуации прежде всего думай, как спасти себя. Выживешь ты – сможешь вытащить родных. Умирать спешить не надо. Спасать тех, кто не хочет, – тоже. Оки?
– Ага.
Студент посмотрел на меня, на Илью, но продолжать разговор не стал. Кажется, я испортил ему настроение.
К вечеру тучи еще больше сгустились, перестало накрапывать и наконец пошел настоящий, приличный дождь. Я вышел с кружкой на крыльцо, уселся под навесом, накинув на плечи старый халат. Илья пристроился рядом с учебником, в котором что-то меланхолично отмечал. Надо будет потом спросить, как он планирует свое обучение, и навести на нужные мысли.
– Михалыч?
Студент помыкался, не зная, куда присесть, раз ступеньки были заняты нами, потом догадался принести из комнаты табуреточку.
– Что?
– Меня Олег Никанорыч звал в деревню. Говорит, в отряде самообороны люди нужны.
– У них полторы калеки, тоже скажешь, самооборона.
– Ну, сейчас еще городские приехали, там много мужиков служивших.
– Пахать они не рвутся, а вот с ружьем сидеть, штаны просиживать первые вызвались?
– Так они все равно по деревенской работе ни фига ничего не знают.
– Если не знают, зачем было ехать?
– Тут шансов больше.
– За чей счет шансы?
– Они не собираются сидеть просто так вот, хотя бы в охрану записываются! – Студент явно начал заводиться. Он тоже был понаехавшим горожанином, мои претензии задевали и его.
– Студент, ты же взрослый человек. Кто с ружьем – того и урожай. Если новички, приехав, сразу тянутся к оружию, а не к лопате, то их мотивы вполне ясны.
– Они не бандиты, там половина в свои дома и к родственникам приехала.
– Половина, да. А вторая? Человек сто уже новичков? Все, кто раньше из деревни уезжал, теперь обратно пожаловали.
– Так и ты…
– Так я, Студент, себя сам обеспечиваю. И делом занят, хоть каким-то. А эти? Кто их кормить будет? Председатель? А потом претензии пойдут, требования.
– Ты гонишь, Михалыч! Нормальные люди, я же с ними общался! А если кто возбухать начнет, то его мир заставит уняться!
– Какой еще мир?
– Темнота! Русский общинный суд, историческое образование! Как мирской сход решит – так городским и придется поступать.
Ну, председатель! Ну, жук!
– Историческое образование, говоришь? Чего только не услышишь, слов-то каких напридумывали.
– Михалыч, все просто! Люди возвращаются к земле, к истокам! И они хотят искреннего, настоящего, чего-то проверенного временем!
– Духовного.
– Точно! Из глубины времен дошло – мир, община, род!
– И теперь все возродится?
– Куда деваться? Конечно, возродится!
– Эх, Студент… были бы мы в городе, подобрал бы я тебе литературки на тему деревенской духовности. Энгельгардта дал бы почитать, Семенову-Тяньшанскую.
– И что там пишут? – Скептицизма в его голосе было хоть отбавляй.
– Там реальная деревня в конкретных описаниях очевидцев, не придуманная. Ты бы хоть Гоголя, Успенского почитал. Тоже с натуры все писано.
– И что?
Я отмахнулся от капель, текущих с навеса над крыльцом, и пересел.
– Студент, ты лезешь в политику, причем в чужую. Забудь про мир и общину. И обещания председателя забудь. Не знаю, что ты умеешь, но в местных завязках ты не разбираешься, так что тебя поимеют.
– Ну ты скажешь, Михалыч, словно тут Дума с президентом спорит!
– Посчитаем – председатель, его сын с бойцами самообороны, родня председателя, старые деревенские, минимум три клана, новые понаехавшие, уже на фракции разбиваются. Это только одна деревня, а сколько сторон? И все жить хотят, а значит, ухватить себе кусок. Любым способом, под любым предлогом. И ты в это лезешь?
– Я хочу людей защитить!
– А сможешь?
Парень сердито сжал зубы. Он мог толкать примерно средний по силе удар кулаком на расстоянии метров в двести максимум, но это все. Никаких заклинаний, никакой защиты. Просто силовое воздействие. Конечно, если ему дать несколько амулетов, одеть в броньку, вооружить чем-то приличным, подучить тактике, то получится вполне серьезный боец, но сейчас…
– Принеси еще чаю, будь добр?
– Ага, сейчас.
С кухни послышался звон посуды, я машинально просветил окрестности. Пусто, только мы трое.
– Печально осознавать, что сурвивалисты вроде тебя оказались правы.
– Чего?
– Да вот зашел в дом, а там мешки, ящики, на кровати понавалено вещей, словно с мародерки приехали.
– Студент, настоящий выживанец не тот, кто закапывает в лесу тушняк и стволы на все случаи жизни. Настоящий выживанец тот, кто закапывает в лесу того, по чьей милости его семье могут понадобиться эта самая тушенка и патроны. К сожалению, такие ребята не успели отработать вовремя.
– Да, поначалу, я слышал, магов пытались закапывать.
– При чем тут маги?
– Так ведь они все порушили?
– Мы, Студент. Говори: «Мы порушили».
– Я не рушил ничего!
– И я ничего. Так что ж ты на магов напраслину возводишь?
