Яга улыбнулась странной, полной горечи улыбкой и пояснила:
— Спасибо, что приняла их и заботишься. Редко новая Яга избушку прежней берет, редко о живности сказочной беспокоится, чаще новую заводит. Сердцу-то не прикажешь, а созданное другим полюбить сложно.
Пожав плечами, я посмотрела на Колобка, тот один глаз приоткрыл, на Лисичку глянула, на Кота, на Мышку, что из-за печки выглядывала, на Волка, который красться уже перестал и теперь тоже на меня смотрел.
— А как их можно не любить? — просто спросила у Яги. — Они классные.
— И мы писсу ели, — восторженно прошептал мой предводитель леблядиной стаи, который, как оказалось, в дверь заглядывал.
— И няшек грабили, — добавил Серый Волк.
— На метле летали, — вставила Лиса Патрикеевна.
— А уж пиво… — Кот Ученый довольно зажмурился.
— И награбленное поделить бы надобно, — вставил конь монструозный.
— Ты в операции не участвовал! — капитан Острозуб гордо выпятил пушистую грудь и встопорщил хвост. — За ведьму Мля!
В избушке и за ее пределами раздалось раскатистое громоподобное и дружное «Мля-а-а-а». Когда шум стих, я посмотрела на урага Херарда, вконец посеревшего и теперь взирающего на меня с осознанием услышанного, и грустно сказала:
— А свидетели долго не живут.
Темный выдохнул только одно:
— Но как?
— Пить меньше надо, — совершенно искренне призналась я.
И тут опять вмешалась Ядвига:
— Ритусь, в обморок падать передумала? Вот и ладненько, бери Херарда и айда в печку.
— Куда? — не поняла я.
Призрачная Мислава улыбнулась, указала на нашу русскую красавицу, в которой пламя гудело, а после сама за урагом и направилась. Он дернулся, но это была какая-то неправильная Яга — руки удлинились, пальцы когтями стали, кости обозначились, нос вымахал… жутко.
— Злоба, Риточка, она никого не красит, — тихо сказала книга. — Ты давай Колобка обратно поклади, а меня на рученьки, да и пошли темного-то допрашивать.
Я не ответила, на моих глазах разыгрывалась сценка из русской народной сказки — где баба Яга сажает богатыря, в смысле злодея, на черпак, да в печку его засовывает… Засунула. На меня оглянулась, а после ухват бросила, и печь ее в нутро свое, пламенем ревущее, засосала.
— Что-то мне и тут хорошо, — честно созналась я.
— Не боись, печка-то особая, волшебная.
— Да? — Колобка я отпустила, подошла, взяла книгу, к груди прижала да и созналась: — Все терзают меня сомнения, вот в сказке злая баба Яга богатыря в печь засунуть хотела, типа вроде как бы чтобы съесть. Но вот теперь я думаю — а зачем?
Ответил мне Кот Ученый.
— Так-то известная история — Яга Костиника замуж собиралась, а женишок ее, царевич Иван, известный богатырь, на царевне жениться решил, охальник. Тут уж осерчала Костиника, в печи его заперла, да и подержала, пока не одумался.
Ой… Ого.
— Сурово, — пробормотала я. — А как одумался, чего делали?
— А как одумался, поздно было, — вставила Ядвига. — Мы, ведьмы, обид не прощаем. Ритусь, кончай лясы точить, айда к Херарду, самое-пресамое ведь пропустим.
Я на своих посмотрела.
— Ужин сготовить? — тихо спросил Колобок.
— Ага, — я даже покивала, — голодная очень. Но после допроса.
— А я сарафан достану, — сказала Лиса Патрикеевна, чай стыдоба в таком-то ходить.
— Угу, — снова я. — Капитан Острозуб, а вы к драконам молнией, сообщите им, что мы остальных всех спасли, и они теперь на новом месте обживаются. Мы как допрос закончим, я карту выдам…
— А пропуск? — вставила книга.
Я улыбнулась и тихо сказала:
— Магия драконов позволяет им пресекать границы темных.
— О-па-ся, — выдала Ядвига. — Только границы темных?
— Да, — и улыбнулась.
— Рит, а ты мне нравишься, — протянул мой фолиант. — Все, в печку.
Я сделала шаг, еще шаг… печь распахнула жаркие объятия.
* * *
Вообще, я думала — сгорю, огонь там же, сажа, но нет — я словно стала светом в одном месте, а появилась собой, Ритой, в другом. В комнате с тремя выходящими на печной жар окнами было нежарко, несмотря на бушующее за окнами пламя. Сухое тепло, как даже не знаю где. Здесь были глиняные стены и потолок, из ивняка сплетенный стол, черные деревянные лавки, котелок, подвешенный над огражденным камнями очагом в полу прямо. В дальнем углу виднелись пучки сушенных трав, несколько шкурок змеиных… На коленях перед котелком стоял ураг Херард, все такой же измазанный вареньем, над ним суровая и непреклонная Яга Мислава. И вопрос, видимо, заданный не в первый раз:
— Где копия летописи?
Темный вскинул голову, взглянул на меня и словно сплюнул:
— Третий раз повторяю — у Кощея!
— Ха-ха, — язвительно произнесла Яга, — ты хочешь сказать, что Летопись Истины могли выкрасть?! Это смешно, Херард! Ты хранил ее даже не в хранилище, там-то я была, а теперь пытаешься убедить меня, что твое главное сокровище могли выкрасть? Кто?
Посеревший ураг хрипло ответил:
— Кощей-младший.
— Оу, — вид у Миславы стал немного растерянный, — этот да… этот мог.
Под ненавидящим взглядом темного я прошла, села себе у окошка и решила посидеть молча, но тут печка поинтересовалась:
— Риточка, может, пирожков твоих любимых, с малинкой-то? А?
Есть хотелось, но…
— Да неудобно как-то, — смутившись, ответила я. — Тут человека… в смысле темного пытают, а я с пирожком.
— Так он накормленный, — сообщила печка, — чай не изверги, а ты-то у меня бледненькая вся, худенькая.
Книжка ну просто не могла смолчать и ехидненько так:
— А что, вам с Кошенькой не до ужина оказалось, не? Вы сразу с интима начали? Хотя с таким-то нарядом неудивительно.
Теперь я была не бледная, теперь я была румяно-пунцовая.
— Ну, Ядвига! — прошипела зло.
Печке не до наших разборок было, она меня искушать продолжала:
— А молочко теплое, топленое?
Все еще злясь на книженцию, я промолчала.
— Ряженку? — умеет печка уговаривать.
— Молочко топленое, — тихо попросила.
— Кефирчик обезжиренный, — вставила Ядвига.
— И мне бы еще фолиант с поджаренной корочкой! — рявкнула я.
— Ой не могу, ой оголодала бедныя, на печатную продукцию уж зарится! — откровенно поиздевалась ведьма.
Вдруг в окне, прямо в огне, возникла кружка. Ну оно и понятно, что для меня, взяла осторожно — но даже негорячая оказалась. А следом тарелка, тоже глиняная, а на ней пирожок… с малинкой, но в виде книжки! Я торопливо фолиант на лавку положила, сама тарелку взяла, печке от чистого сердца «спасибо» сказала. Молоко тоже отставила, пирожок взяла и многозначительно откусила, с самым зверским видом, собственно, на прототип поглядывая.
