Жала, как у пчелы, у жука нет, да ему и не надо. Есть острые жвалы, и есть хоботок-шприц. Это орудия обороны, а если жуку приходится нападать, то это не орудия убийства противника, а средства для его изгнания. Карамельный жук питается пыльцой и нектаром, согласен и на соки растений, но плоть он не ест. Убивать своих противников ему просто незачем.
Есть другой способ.
Жвалы причиняют изрядную боль, но и только. Весь секрет в хоботке, способном и всосать нектар цветка, и впрыснуть в тело противника некий гормон. Сам по себе гормон не вредит здоровью врага – ну разве что враг сам нечаянно сломает себе шею, пустившись в паническое бегство. Укушенный, кем бы он ни был, очень скоро теряет мужество и боевую ярость, под действием гормона его охватывает непереносимый ужас, и все его мысли, если можно их так назвать, начинают крутиться вокруг лишь одного предмета – бегства. И поскорее, и подальше!
«Антихрабрин» – одно из местных названий этого гормона в переводе на русский язык. Для существа размером с крысу более чем достаточно одного укуса, а человек растеряет последние остатки доблести после пяти-шести – вот и вся разница. В своем мире дикий карамельный жук не строит муравейников и не роет подземных камер – он просто изгоняет грызунов и птиц из нор и дупел, чтобы устроить там колонию. После нескольких укусов любой зверь рад убраться восвояси – еще и счастлив будет, что так легко отделался.
Жук привередлив – с его способностями это и неудивительно. Жуку страшно нравится проникать в любые отверстия и щели – не найдется ли внутри полости, удобной для устройства колонии? И если таковая обнаружена, очень скоро народится новая матка. Было время, когда дикие колонии карамельных жуков являли собой истинное бедствие для селян и даже горожан. Ведь что такое сельский дом или городская квартира, как не очень большая и очень удобная полость? Никого не удивляло почтенное семейство, бегущее с воплями прочь от своего жилища. Исстари был известен лишь один способ отбить у жука помещение: хорошенько опрыскать его скипидаром. Проблема была в том, что скипидар – совсем не парфюм.
Потом в том мире изобрели дуст.
Введя жука в рамки, люди по-прежнему с удовольствием пользовались его «карамелью». А как же иначе? Человек склонен не убивать лишь тех, кого грабит.
В качестве временных ульев, удобных для переноски колонии с места на место, издавна применялись калебасы из сушеных тыкв.
– Еве памятник ставить надо, – говорил Сергею Тигран под стук колес дрезины. – Открою тебе один секрет Полишинеля: у каждого порядочного контрабандиста, работающего в «фирме», есть свои заначки: мелкие локализации, связи в Центруме и вне его, схроны и тому подобное. Просто на всякий случай. Однажды может пригодиться. Вдруг понадобится спешно уйти или срочно достать что-нибудь. Начальству об этом знать не нужно. Оно и делает вид, что не знает. Аракчеевские методы в работе с проводниками вообще не проходят – люди просто разбегутся. Короче, ты уже понял: Ева задействовала свои заначки. Но как она умудрилась получить из какого-то мира-лепестка эти ульи и доставить их на Землю за одну ночь – не понимаю. Это просто диво дивное.
– Амазонка! – понимающе кивнул Сергей.
– Низко ты ее ценишь. Куда до нее какой-то амазонке. Фурия!
– А я, между прочим, все слышу, – донесся из грузового отделения сонный голос Евы.
– Вот так всегда, – пожаловался Тигран. – Уже и комплимент даме нельзя сказать.
– Так это был комплимент?
– Он самый. Ты спи, спи. Не нравится фурия – пусть будет титан. Ничего, что он мужик, так даже лучше. Ты, Ева, отличный парень.
– В том-то и проблема. – Сергею почудилось, что из грузового отделения послышался вздох.
– Все равно снимаю шляпу.
Впрочем, шляпы у Тиграна не было. Чтобы лысина не обгорела, он обвязал голову платком и время от времени скупо поливал его из фляжки.
Само собой, все это было сказано в первый час движения дрезины, когда Ева прикорнула в грузовом отделении, а Григорий работал как заведенный, пытаясь изгнать из крови алкоголь. Дрезина бежала ходко, давая, на глаз, километров до тридцати в час. Верстовые столбы возле узкоколейки отсутствовали как класс. Как ориентировались паровозные машинисты, понять было невозможно.
Наверное, знали наизусть все особенности ландшафта, не очень-то богатого на эти особенности…
И все же они попадались даже в ровной, на первый взгляд, степи. Надо было лишь присмотреться: там ложбинка, тут купы сухих кустов, вдали не то холм, не то курган, а еще дальше вроде бы даже развалины каких-то строений, давным-давно покинутых людьми… Один раз дрезина прогрохотала по стальному мосту, переброшенному через русло высохшей реки, и был еще карстовый провал – большая дыра посреди неглубокого грабена. Узкоколейка здесь делала крюк, обходя стороной опасное место.
– Когда-то в этих местах было неплохо… – Тигран успевал и качать рычаг, и зорко смотреть по сторонам, и поучать новичков. – Хороший был край, лесостепной. Скотоводство, а главное, нефть. Ее уже начали добывать, когда грянула «высокомолекулярная чума». Ну, а когда нефти не стало, пошли проседания почвы, карстование, вода под землю ушла… Климат изменился, жить стало невозможно. Людишки частью перемерли, частью ушли на север. Мало кто остался…
– Пограничники остались, – буркнул Григорий.
– Ну, эти-то конечно…
Прошел еще час, и Григорий выдохся. Его сменила проснувшаяся Ева.
– Все тихо? – осведомилась она, обтирая лицо влажной салфеткой.
– Пока тихо, – ответил Тигран.
– Ну и хорошо.
– Слишком хорошо – это совсем не хорошо. Тебе… никуда не надо?
– Пока нет.
– А вот это плохо. Может, водички попьешь?
– На такой жаре – что толку? – ответила Ева. – В пот уйдет. На крайний случай у нас есть Сергей.
– А я? – подала голос Алена.
– Ты что, перед патрулем стриптиз изобразишь? Не глупи. Устала?
– Еще чего!
Сергей в этом разговоре не участвовал. Во-первых, успел отмотать руки. Езда на дрезине напомнила ему переход через Канозеро на катамаране при встречном ветре. Правда, там бил в морду холодный дождь и вокруг было сколько угодно чистейшей пресной воды, а здесь все наоборот – но это уже частности. А во-вторых, он наконец понял, к какому типу проводников относится Ева, и посочувствовал ей. Обретать способности проводника лишь тогда, когда давление в мочевом пузыре превысит определенное значение и заставит переключиться некий триггер в мозгу – это… чересчур физиологично, что ли.
Да и попросту неудобно.
Надзиратель ушел. Возможно, побежал докладывать начальству о легкой победе новенького над «серьезными», а может, просто решил, что в камере не происходит ничего экстраординарного. Макс скоротал немного времени, подвергнув тщательному обыску распростертые тела, соломенные матрацы на железных койках и всевозможные укромные уголки. Что-то подсказало ему, что надо это сделать. Нашелся длиннейший остро заточенный кованый гвоздь из тех, какими сшивают бревна, кусок газеты и полотняный мешочек сушеной конопли. Заточку и наркотик Макс выбросил в крохотное оконце, а газету попробовал читать. В обширной передовице сообщалось о происках бандитского правительства Аламеи, еще недавно засылавшего в мирную Оннели всего лишь шпионов, а теперь еще и диверсантов, взорвавших где-то паровую молотилку. Сообщалось также о новом витке тарифной войны, о смерче, прошедшем в южных районах, и о нашествии вредителей на посевы ячменя, причем читатель плавно подводился к выводу о том, что за смерчем и вредителями стоит, конечно же, правительство Аламеи. На обратной стороне обнаружилась статья некоего Рудиста Импетиго о новом прогрессивном способе засолки грибов. Была заметка о скотнице Пилипе Фих, родившей на прошлой неделе шестерню, после чего количество ее отпрысков увеличилось до двадцати. Сообщалось, что гласные окружного совета обратились в правительство с просьбой о присвоении Пилипе звания почетного сенатора, а пока предложили всем обращаться к ней не иначе как «ваше высокоплодородие». Шли также объявления о продаже скота и птицы.
