Вокруг Петро и вправду кружилось несколько здоровых зеленых мух. Так что костлявый пришелец ничуть не погрешил против истины.
— Не хочу никого обидеть, — наклонился к Петро скелет. — Но мухи редко ошибаются.
Упырь завсхлипывал своим странным смехом, но было видно, что последняя реплика его задела. По всему выходило, что в компании, в которую его привел Петро, самого Петро не шибко жаловали. Винни не совсем понимал, зачем общаться с людьми, которые относятся к тебе таким образом, но выводы делать не спешил. В конце концов, новых знакомцев он знал пока плохо. Что у них на уме — не знал вовсе. По первому впечатлению Деррек и Нана были ему симпатичны. А Петро — первый и единственный, кто пришел к нему на помощь. Так что ссориться ни с тем, ни с другими было недосуг. Разве что скелет…
С этим персонажем Винни познакомиться еще не успел, да и побаивался такого знакомства. К паническому ужасу от близости абсолютно мертвого примешивался, тем не менее, интерес. Как ЭТО вообще может двигаться и разговаривать.
Скелет приблизился к Винни и посмотрел на него пустыми глазницами. Юноша почувствовал, как по спине ползут огромные мурашки.
— Мессер, — представился он.
— Винни, — поежившись, ответил тот.
Еще какое-то время костлявый таращил на парня пустые глазницы, потом отвернулся и сел за стол.
— Славный мальчик, — сообщил он не для кого, как весенняя капель сообщает о новом времени года. Не для кого-то, а просто потому, что так случилось. — Хороший, спокойный, простой, как корка хлеба. Это он нас рекомендует?
Петро поднялся из-за стола, пихнул Винни в бок.
— Пойдем-ка, соберем тебе харчей в дорогу.
Винни поднялся из-за стола и пошел за упырем к хозяину таверны. Ему жутко хотелось остаться, но он трезво рассудил, что с невероятным ходячим скелетом, вампиром и девушкой-оборотнем он еще успеет пообщаться. А вот бесплатно поесть в другой раз могут и не предложить. Кто их знает, местных, может у них здесь все за зоды?
15
Как человек оказался за пределами Витано, никто из охраны великого города объяснить не смог бы. Да и вряд ли кто-нибудь стал бы пытаться это объяснить. Объяснять было нечего. Человека никто не видел.
Вернее, его видели. Если бы кому-то пришло в голову опрашивать всех и каждого, то наверняка нашлись бы люди, которые видели его в кабаке с важным господином. Нашлись бы те, кто видел, как он покидал кабак вслед за своим собеседником. Потом его лысую голову и очки с толстыми стеклами видели на разных улочках города. По тому, как выстраивались эти разрозненные воспоминания, можно было бы предположить, что человек идет от кабака в сторону городской стены.
Вот только никто не видел, как лысый человек добирается до этой стены. И как перебирается через стену, тоже никто не видал. И по ту сторону стены его не заметили. Слишком большое было расстояние.
Как так вышло? Он просто потерялся на одной из городских улочек, исчез куда-то. А потом появился так же неожиданно далеко по ту сторону стены. Вышел на дорожку из чахлых мертвых кустов болота и, не боясь быть замеченным ни со стены, ни со стороны Пустоши, зашагал прочь от Витано.
Человек не спешил. Он вообще никогда не спешил. Как никогда не нервничал, никогда не напрягался по пустякам, да и без пустяков. Никто никогда не видел его в гневе. Никому не удалось увидеть на его лице и выражение радости.
Он был всегда спокойным и ровным, как доска. Может быть, именно благодаря этой невозмутимости его мало кто замечал, несмотря на запоминающуюся внешность? А может быть, от того, что и мнения своего он ни на что не имел. А точнее имел, да только никто никогда от него этого мнения не слышал. Что вообще от него слышали?
Человек жил так, будто бы и не жил вовсе. За блестящей лысиной и такими же сверкающими на солнце очками не было ничего. За каждым из живущих тянется шлейф привычек, эмоций, воспоминаний, мнений, столкновений… За ним шлейф отсутствовал. А если и был, то человек его искусно маскировал. Настолько искусно, что ни одна живая душа не догадывалась о его существовании.
Ровный, невзрачный и неприметный, как доска в заборе. Его никто никогда не замечал, а если и примечал случайно, то не мог вспомнить. Вспоминать было нечего.
Человек вышел на поляну. Черное, смердящее болото осталось за спиной. Впереди был цветущий луг, черная полоса леса на горизонте. Но человек, казалось, не заметил перемены. Будто знал, что здесь увидит.
И он на самом деле знал. В отличие от Винни Лупо, вылетевшего сюда, как в другой мир, он прекрасно знал, куда попал и зачем. Одного он не мог знать: в каком месте выскочил из болот юноша и в каком направлении побежал после.
В окрестностях было три деревни. Винни Лупо мог оказаться с одинаковой вероятностью в каждой из них. И человек пошел в ту, что была ближе других.
Ближе других к нему. Впрочем, это ничего не значило.
В кабаке было людно, если это слово применимо к нелюдям. Местному сброду в большинстве своем не нужно было ни пить, ни есть, но кабак, неотъемлемая часть человеческой жизни, по странному стечению обстоятельств оставался атрибутом и человеческой смерти, и нечеловеческой жизни. Успокоить душу, совесть или залить парой стаканов ненужные вопросы, будоражащие мысли и тревожащие сердце, как оказалось, необходимо не только людям.
Люди здесь вообще появлялись редко. Но на их появление расчет тоже был. Держатель кабака не хотел бы оказаться внакладе, потому готовился принять и обслужить любого клиента.
Кроме того, хозяин кабака знал человека. Вернее сказать, знал о его существовании и не терял в памяти. Так было нужно, хотя человек и не очень-то был рад, что где-то есть некое существо, способное его вспомнить.
— О, живой господин, — приветствовал стоящий за стойкой мертвяк. — С чем пожаловали? Чего изволите?
— Плесни на два пальца, — попросил человек с легкой небрежностью.
С упырем из кабака он мог себе это позволить. Мертвяк вынул стаканчик, плеснул туда чего-то мутного из объемной бутыли зеленого стекла. Другой бы даже смотреть без содрогания на эту муть не стал, но человеку, кажется, это нравилось.
Он сделал глоток, ополовинив содержимое стакана, и посмотрел на мертвяка.
— Господин что-то ищет?
— Господин кого-то ищет, — ответил человек, задумчиво поворачивая стакан в пальцах. — Угадай кого?
Упырь повел плечами. Значит, мальчишки здесь не было. Или мертвяк комедию ломает, набивает цену. Человек отпустил стакан. Рука метнулась куда-то под одежду. Движение было молниеносным. С той же стремительностью рука появилась снова, хлопнула ладонью по стойке. Под ладонью звякнуло.
Мертвяк за стойкой, внимательно следивший за манипуляциями, словно ему показывали фокус, напрягся. Словно ничего не произошло, принялся убирать бутыль. Но движения стали суетными и поспешными, а в гнилой голове явно шел активный мыслительный процесс.
