Остановились только под вечер. Сперва мобиль замедлил ход, потом фургон качнулся финальным аккордом, долбанув Пантора головой о стенку, и замер. Он ждал, что дверь откроют, войдет пристав и выпустит его хоть ненадолго. Но ничего подобного не случилось. Где-то вдалеке, видимо, в мобиле, к которому прицепили фургон, завозились. Оттуда же донеслись шаги, звуки открывающихся и закрывающихся дверей, отголоски разговора. А потом все стихло, и Пантор понял, что остался один. Видимо, выпускать его никто не собирался. Если еще и кормить до Вероллы не станут, то в столицу в фургоне привезут хладный труп.
Пантор поднялся на ноги и в несколько шагов обошел внутренности фургона. Количество шагов можно было пересчитать по пальцам одной руки. Причем с запасом. Наклонившись, ученик Мессера выглянул в щель в двери. Местность показалась незнакомой. Скорее всего, это была та часть дороги, которую они с Винсом усердно объезжали лесами. При воспоминании о рыжем в груди сжалось. «Винсент-Винсент, как же ты был прав. Надо было бежать сразу. Ни к чему было ждать. Нечего и незачем. Как так получилось, и что вообще случилось?»
Ответов у молодого мага не было. Оставалось только понимание того, что ждал он совсем другого.
Случившееся не лезло ни в какие ворота. С другой стороны, оно и не требовало понимания. Зачем понимать что-то в причинах, когда последствия прозрачны и очевидны. Его везут в Вероллу, а там отправят под суд и на острова. Это было предрешено, и изменить что-либо казалось теперь невозможным. Все попытки были напрасными. Видимо, такова судьба. Судьба любого, кто нарушает закон. Консорциум работает, как мясорубка. Все, что попало в сферу деятельности этой мясорубки, перемалывается. Сопротивляться бесполезно.
Он сделал еще пару шагов и плюхнулся на тюфяк. Что делать? Бежать? Куда? Как? Фургон был хоть и потрепанный временем, но сделан на совесть. И внутри него почти физически ощущалась тоска и отчаяние десятков заключенных, беспомощных магов.
О чем он думает? Из-под стражи приставов не сбегал еще ни один маг. Разве что Ионея, но это все слухи. С этой магессой, взявшей себе псевдоним «Лазурная», вообще все было странно и непонятно. И если бы приставы так активно не вели на нее охоту, он скорее поверил бы в то, что само ее существование — миф, придуманный жаждущими свободы магами.
Пантор мотнул головой. Причем здесь эти сказки? Все ложь. Нет никакой Ионеи. А если и есть, то совсем не такая, о какой говорят. Потому что не может один человек противопоставить себя всему Консорциуму. Нет никакого закона и никакой справедливости. Потому что, если бы они были, ему не пришлось бы бежать с самого начала. Все это вранье. И политика ОТК, и сказки про великую родину. И тогда вполне логично, что в завравшейся, насквозь прогнившей и лживой стране нет никакой любви, одно предательство. Какие уж тут светлые чувства, если все вокруг одна сплошная мрачная паутина. Эта мысль пришла столь неожиданно, что Пантор испугался. Что-то внутри противилось, не хотело принимать ее, но настолько вяло, что, подумай ученик Мессера об этом еще пару минут, сдался бы. Наверняка бы сдался.
На беду или к счастью, этой пары минут ему не дали. В дверь фургона тихонько, но настойчиво постучали. Пантор поднялся с тюфяка. Неужто пристав вернулся и все же решил его выпустить? Но пристав бы отпер дверь, а тот, кто стоял снаружи, открывать не торопился, наоборот, постучал вторично, настойчиво привлекая к себе внимание. Пантор подошел к двери и осторожно заглянул в щель, что образовалась между краем рамы и съехавшей от тряски створкой, закрывавшей окошко. Человек по ту сторону стоял так, что разглядеть его лицо было невозможно. Он расположился достаточно близко, чтобы не быть узнанным, и достаточно далеко, чтобы изнутри до него нельзя было достать, буде у пленника возникнет такая бредовая мысль. По тому, что ученик мага смог разглядеть, сказать с уверенностью можно было только одно — по ту сторону двери стоит мужчина. И этот мужчина достаточно наблюдателен, раз обратил внимание на щель.
Незнакомец молчал. Наконец, не выдержав, постучал третий раз.
— Кто там? — спросил Пантор.
— Проголодался? — отозвался незнакомец.
Нет, это точно был не пристав. У пристава голос был совершенно другой.
Не успел он ответить, как створка решительно отъехала в сторону, и в окошко втиснулся сверток. Створка тут же вернулась на место, оставив тонкую узкую щелку, видимо, для того, чтобы лучше было слышно.
Пантор поглядел на сверток.
— Приятного аппетита, — пожелал незнакомец. — Не бог весть что, но с голоду не помрешь.
Ученик Мессера поднял сверток и развернул. Вяленое мясо, хлеб, сыр. Сухой паек. И фляга с водой. Впрочем, после суток без еды Пантор не очень-то привередничал.
— Спасибо, — поблагодарил он уже с набитым ртом, спохватившись. — А вы кто?
— Журналист.
— Кто? — оторопел Пантор.
— Санчес О'Гира, «Огни Вероллы». Может быть, слышал?
Слышал ли он? Разумеется, он слышал про скандально известного журналиста. Вот только не ожидал когда-нибудь с ним познакомиться. А тем более, в таком месте и при таких обстоятельствах.
— Спасибо, что помогаете, — искренне поблагодарил Пантор.
— Я не помогаю, — отозвался журналист из-за двери. — Просто подумал, что ты, должно быть, голоден. Не по-людски морить голодом кого бы то ни было. Даже преступника.
— Я не преступник.
— Это смотря с какой стороны посмотреть, — не согласился Санчес. — С точки зрения Консорциума, так однозначно преступник. С точки зрения простого обывателя, привыкшего жить по законам Консорциума — тоже.
— А с человеческой точки зрения? — Пантору вдруг стало себя жалко до слез. — Я ведь ничего не сделал. Верите?
— Поначалу, может, и не сделал, — охотно согласился журналист. — Но то, что вы учудили в Утанаве…
— Это случайность.
— Можно убить случайно. Но убийство не перестанет быть убийством. То же самое и в обратную сторону.
— Если бы не обстоятельства, я сидел бы в Веролле и никогда не нарушил бы закон. Я его и не нарушал. Просто…
— Да-да-да, — взвился вдруг журналист. — Просто ты жертва обстоятельств. А на самом деле ты просто ничего не делал. Ни сперва, не потом. Просто положился на волю обстоятельств и плыл. Вдруг куда вынесет? А теперь тебя вынесло, но результат тебе не нравится. Течение, видишь ли, в другую сторону. За свое бездействие, друг мой, можно обижаться только на себя.
Пантор стиснул зубы. Журналист был прав, и он понимал это. Только почему-то от этого становилось еще обиднее. Он тихонько вернулся к двери и выглянул в щелку. Санчес сидел на корточках рядом с фургоном. Пальцы журналиста стискивали пузатую бутылку.
— Так что, преступник ты и есть, — подытожил О'Гира и приложился к бутылке.
— Зачем вы так говорите? Вы же понимаете, что изначально я прав. Я читал ваши статьи. Вы же всегда были не согласны с существующими устоями. Критиковали и высмеивали. А теперь, когда прямо перед вами творится несправедливость…
