Но Люкса только высунула из люка голову и плечи. Вокруг была ночь. На небе горело несколько звезд, а луна была просто волшебная.
— Вот тут я и буду вспоминать о тебе, — сказала Люкса. — И ты знаешь, где меня найти.
Грегор поцеловал ее на прощанье и вылез наверх, в парк. А потом отошел на пару шагов, и они не отрывали глаз друг от друга, пока папа не поставил на место тяжелый камень, разлучая их навсегда.
ГЛАВА 27
Было поздно. На приборной панели такси часы показывали два пятнадцать. Водителя, усталого, необщительного, казалось, совершенно не интересовало, что делало это странное семейство в Центральном парке в такое время суток.
Они подъехали к дому. Лифт не работал, пришлось пешком подняться по лестнице. Мама вынуждена была отдыхать на каждом пролете. Наконец папа протянул Грегору ключи и велел вести девочек вперед.
Когда Грегор отпер дверь, он поразился, каким маленьким и невзрачным выглядит их жилище. Они с Лиззи устало опустились на корточки в углу, а Босоножка с ходу перевернула плетеную корзину с пластиковыми животными и начала вытраивать их как на параде. Наткнувшись на подаренную ей в прошлом году на Хэллоуин черную летучую мышь, она подняла игрушку вверх и радостно завопила:
— Смотрите! Арес!
Грегор не смог выдавить из себя ни слова, а она размахивала игрушкой над головой, изображая, что она летает.
Родители добрались до квартиры минут через десять. И даже совершенно обессиленная трудным перелетом и подъемом мама первым делом направилась в комнату бабушки — навестить ее и узнать, как у нее дела. Грегор вспомнил, что мама не знает о том, что бабушки здесь нет, — папа не решился сообщить ей печальные вести.
— Ее сердце, Грейс. Она в больнице. Мы завтра же навестим ее, — тихо сказал папа, когда мама с растерянным лицом вышла из бабушкиной комнаты.
Все молча разошлись спать. Грегор даже не стал переодеваться в пижаму. Он просто стянул с себя подземную одежду и юркнул под одеяло — оно пахло знакомо и уютно. С улицы послышался автомобильный гудок… Музыка из проезжающей машины… Загудели трубы в туалете…
Привычные, знакомые звуки Нью-Йорка убаюкивали Грегора…
Туннель был темный. Фонарик погас, поэтому Грегору ничего не оставалось, кроме эхолокации. Какая все-таки глупость — идти этим путем! Живоглот говорил ему, но он не послушал. И вот теперь они его нашли. Он бежал, на ходу раскидывая крыс мечом, и брызги крови летели в разные стороны, он сам был весь испачкан крысиной кровью. Но тут что-то случилось с его мечом: он стал трястись и дрожать в его руке. Грегор попытался снова бежать — но пол уходил из-под ног, и вот он уже падает, падает, падает в черный бездонный колодец. Он кричит, зовет Ареса — но Ареса нет. И он уже видит, как с огромной скоростью приближается к острым скалам внизу, как они выставляют свои пики, ожидая, когда он напорется на них грудью…
Грегор сел на кровати, тяжело дыша, весь в поту, правой рукой держась за израненную грудь. Это его собственный крик разбудил его. Никто за ним не гнался. Никто не звал по имени. Крик остался там, во сне.
Кошмары с падением перестали мучить, когда в его жизни появился Арес. И вот они вернулись, с разъяренными, готовыми убивать крысами и кровью.
Внизу, под окнами, только начал просыпаться большой город. Грегор провел в постели всего несколько часов. Он понимал, что надо постараться снова уснуть — но кошмар был таким реальным…
Грегор откинулся на подушку и уставился на пробившийся в окно солнечный луч, пока тот не ударил его по глазам. Тогда Грегор распахнул окно и глубоко-глубоко, всей грудью вдохнул пахнущий свежестью воздух. Какой сегодня день недели? Какой сейчас месяц? Он понятия не имел. Он не был дома с той вечеринки, с дня рождения Газарда, а она была на излете лета. Сейчас воздух был холодный и похрустывал как при морозе.
Грегор вдруг почувствовал, что ему важно знать, сколько прошло времени, — чтобы вернуться в реальность. Календарь на кухне не поможет, но ведь есть телевизор! Правда, телевизор разбудит остальных. А еще можно пойти к почтовым ящикам и отогнуть уголок чьей-нибудь газеты, чтобы увидеть число.
Грегор откинул одеяло и замер как вкопанный: он впервые за долгое время видел свое тело в лучах солнечного света.
— Ни фига себе, — только и смог он сказать.
Он знал, что в Подземье ему порядком досталось, но не придавал этому особого значения. Он давно перестал считать шрамы, которые украшали его с каждым новым визитом в Подземье все отчетливее: следы щупалец осьминога… следы плетущихся лоз, зубов, когтей… Теперь к ним добавились шрамы от лезвия меча Сандвича у него на ладонях — свежие, ведь он сломал меч всего день назад. Его кожа стала похожа на карту, путешествуя по которой можно было узнать обо всех ужасных событиях, которые с ним происходили.
Подземные дали ему с собой этой отвратительно воняющей рыбой мази. Вдруг поможет. Но некоторые шрамы точно останутся. Например вот этот — на груди, где отпечаталась пятерня Мортоса, где тот прорвал ему грудную клетку… Как он сможет объяснить это другим? Что попал в автомобильную аварию? Упал из открытого окна? Боролся с тигром?
Если он не сможет придумать объяснение — значит, придется прятаться. Забыть о пляже, о занятиях гимнастикой. К врачам обращаться только в крайнем случае, когда существует прямая угроза жизни: врач никогда не поверит в выдуманную Грегором версию, какой бы правдоподобной она ни была, а говорить правду в его планы не входило.
Грегор надел рубашку с длинным рукавом и штаны — все это стало ему коротко. Он, видимо, изрядно подрос за… за то время, что был внизу. Надев носки, обул единственную пару обуви, что была у него в Наземье — туфли, приобретенные к весеннему концерту. Пальцы ног упирались в носы туфель, и вид у него был дурацкий — туфли вовсе не подходили к остальному наряду. Он был бы счастлив надеть подаренные миссис Кормаци кроссовки, но они, увы, уже развалились.
Грегор хотел выскользнуть незаметно, но когда проходил мимо квартиры миссис Кормаци, дверь отворилась — соседка всегда вставала очень рано.
— Ты стал еще худее, — констатировала она, окидывая его внимательным взглядом — с ног до головы. — И штаны тебе коротки. Как насчет французского тоста?
Грегор прошел вслед за ней на кухню и сел за стол, глядя, как она готовит завтрак.
Она рассказала ему, как дела у бабушки:
— Вообще-то дела у нее не так чтобы хороши, Грегор. Она в реанимации, в палате интенсивной терапии. И если твоя мама все еще носится с этой странной идеей переезда в Вирджинию — вряд ли у вас получится перевезти бабушку туда.
Она положила Грегору на тарелку кусок багета, обжаренного в яйце, и рядышком уместила кусочек жареного бекона.
— Но я не знаю, как мы можем остаться, — возразил Грегор, поливая все сиропом. — Может, мама хочет забрать только нас, детей.
Хотя, конечно, это было бы ужасно — разлучать членов их семьи. Ведь они всегда держатся друг за друга.
