У меня начинают трястись руки, но ты только крепче сжимаешь мою руку.
— Кензи, ты самая лучшая, — шепотом подбадриваешь ты, а женщина жестом приглашает нас к большим двустворчатым дверям за своей спиной. Они распахиваются в стороны, как крылья. И там, впереди, я вижу сердце Архива: бескрайний Атриум, усеянный рядами полок. Женщина не встает чтобы проводить нас, но, когда мы минуем ее, она приветствует тебя уважительным кивком и шепчет: «Энтони».
Ты ведешь меня дальше.
Здесь нет окон, потому что нет ничего вовне, но сводчатый стеклянный потолок над нами распространяет свет. Такое ощущение, будто у зала из дерева и мрамора нет ни начала, ни конца. Бескрайний стол проходит по центру как позвоночник, а от него ребрами в обе стороны ответвляются шкафы. Разделение на секции ограничивает пространство и делает его немного уютнее. Так оно кажется не таким неохватным.
Архив в точности такой, как ты рассказывал: лоскутное одеяло из дерева, камня и витражей, и чувство безмятежного покоя.
Но кое-что ты все же упустил.
Здесь красиво.
Так красиво, что я даже на мгновение забыла, что все эти шкафы вокруг заполнены телами. Что в изящных, отделанных деревом ящиках на полках лежат Истории. На торце каждого ящика приделана затейливая латунная рамка, а в ней — табличка с именем и датами. Как просто оказалось об этом забыть.
— Потрясающе, — говорю я слишком громко. Слова эхом разносятся по залу, и я корчу смущенную рожицу, вспомнив предупреждение на столе Библиотекаря у входа.
— Не поспоришь, — слышится тихий незнакомый голос. Я оборачиваюсь: на краю стола, сунув руки в карманы, примостился мужчина. Он выглядит необычно — высокая худощавая фигура, пышная черная шевелюра, спадающая на лоб, и мудрые серые глаза на молодом лице. Его одежда ничем не привлекает внимания — простые брюки и свитер, но на ногах у него ярко-красные «конверсы». Я невольно улыбаюсь. Несмотря на легкомысленные кеды, взгляд у него цепкий, сосредоточенный, а поза напряженная — он как собранная пружина. Даже если бы я встретила его в толпе на улице, сразу почувствовала бы: он — Библиотекарь.
— Роланд, — кивком приветствуешь ты.
— Энтони, — отвечает он, соскочив со стола. — И это — твой выбор?
Кажется, вы говорите обо мне. Ты выпускаешь мою руку и делаешь шаг назад, представляя нас друг другу.
— Да, это она.
Роланд удивленно изгибает бровь, а затем улыбается теплой, искренней улыбкой.
— Думаю, будет забавно. — Он жестом указывает на первое крыло, ответвляющееся от Атриума. — Если вы последуете за мной… — И, не договорив, он уходит. Ты уходишь за ним. А я остаюсь. Мне хочется задержаться здесь. Пропитаться этим странным чувством вездесущей тишины. Но пока мне это не дозволено.
Ведь я еще не Хранитель.
Когда я вхожу в приемную и вижу за столом незнакомого мужчину-Библиотекаря, то на секунду теряюсь. Меня охватывает нелепый страх, простой и сильный: вдруг моя семья перебралась слишком далеко, вдруг мы пересекли невидимую границу и оказались уже на другой ветви Архива. Роланд успокаивал меня, что этого никогда не произойдет, что каждая ветвь обеспечивает сотни километров городов и пригородов, но я все равно не могу совладать с паникой.
Я смотрю через плечо на каменную притолоку со знакомой надписью. Благодаря двум семестрам латинского (это была папина идея) я знаю, что она гласит: «Оберегаем прошлое». Римских цифр под надписью так много и они так мелки, что издалека напоминают узор на камне. Я как-то спросила, что это, и мне сказали, что это номер нашей ветви. Я до сих пор не смогла его разобрать, но просто запомнила узор, и теперь понимаю — он не изменился. Я немного прихожу в себя.
— Мисс Бишоп.
Этот спокойный голос мне знаком. Повернувшись к столу, я вижу, что из-за боковых дверей вышел Роланд, такой же высокий и подтянутый, как всегда, с непринужденной улыбкой и в красных кедах. Он совершенно не меняется. Я с облегчением вздыхаю.
— Эллиотт, можешь идти, — говорит он человеку за столом. Тот с кивком встает и скрывается за дверьми.
Роланд садится и закидывает ноги на стол. Порывшись в ящиках, извлекает пестрый журнал: какой-то модный альманах, который я ему принесла. Мама выписывает себе всякую макулатуру, а Роланд старается быть осведомленным во всех делах Внешнего мира. Я знаю, что большую часть своего времени он проводит, бегло просматривая новые Истории, наблюдая за миром через их жизни. Интересно, он делает это от скуки или по какой-то другой причине? Глаза Роланда пронизывает какая-то эмоция, и мне не понятно какая — боль или тоска.
Возможно, он скучает по Внешнему миру. Хотя и не должен. Библиотекари посвящают себя Архиву, оставляя позади прошлое и Внешний мир, — на все время своей службы, которое они сами устанавливают. Роланд говорил мне, что получить пост Библиотекаря — большая честь, ведь в кончиках твоих пальцев сосредоточится все мировое знание. Ты будешь оберегать прошлое — SERVAMUS MEMORIAM — и все в этом духе. Но я чувствую, что он скучает по солнцу, закатам и рассветам, по морю, свежему воздуху — и можно ли его в том винить? За пышный титул, более долгий жизненный срок и необъятный материал для чтения приходится платить высокую цену.
Он протягивает мне журнал:
— Ты что-то побледнела.
— Можешь оставить его себе, — отвечаю я, немного смущенная. — И у меня все нормально.
Роланд понимает, насколько я боюсь потерять эту ветку Архива. Иногда мне вообще кажется, что рабочие обязанности и возможность приходить сюда — единственное, что позволяет мне не сойти с ума. Большая слабость, и я это понимаю.
— Мне просто на мгновение показалось, что я вернулась не туда.
— А, из-за Эллиотта? Он у нас по обмену, — успокаивает Роланд. Порывшись в ящиках стола, он вытаскивает маленькое портативное радио и ставит его на стол рядом с табличкой «Соблюдайте тишину». Раздаются мягкие звуки классической музыки. Интересно, он включает ее специально, чтобы позлить Лизу? Она с трепетом относится к любым предписаниям. — Перевелся из другого места. Говорит, хотел сменить обстановку. Итак, что привело тебя в Архив этой ночью?
Я хочу увидеть Бена. Хочу поговорить с ним. Мне необходимо быть ближе к нему. Кажется, я схожу сума.
— Не могла уснуть, — соврала я, пожав плечами.
— Быстро же ты добралась.
— В моем новом месте сразу две двери. Прямо в здании.
— Всего две? — поддразнивает он. — Ну и как, уже освоилась?
Я провожу пальцем по старинному фолианту, лежащему на столе.
— Очень своеобразное место.
— Ладно тебе, Коронадо не так плох.
Мне страшно. В моей спальне случилось что-то ужасное. Это мысли слабого человека. Ими не стоит делиться.
