Взбодренный этой мыслью, Кулак позволил себе улыбнуться. Повернув голову влево, он уже дружелюбнее посмотрел на водителя Михаила. Его болтовня теперь не казалась такой раздражающей.
В освещенную яркими огнями иллюминации и неоновых рекламных плакатов Москву Ружаков прибыл в начале одиннадцатого часа. Уже не раздумывая, бодро назвал Михаилу адрес Найденовой и попросил доставить его именно туда. Подался немного назад и взглянул на свое отражение в зеркале заднего обзора. Рана на щеке уже перестала кровоточить, и Кулак стер с нее запекшуюся кровь. Вытер лицо рукавом рубашки, но это мало что изменило. Да и сама рубашка Ружакова оставляла желать лучшего. Ну, ничего. Верка примет его и таким.
Настроение у Ружакова заметно поднялось. Когда «Москвич» остановился, пассажир покинул салон, насвистывая что-то себе под нос. Девятиэтажка, в которой проживала Вера, стояла прямо перед ним. Кулак задрал голову. Окна в квартире Найденовой на шестом этаже не горели, но интуиция подсказывала бывшему столичному рэкетиру, что его возлюбленная дома. Спит.
Мелкий назойливый дождик щекотал коротко стриженную макушку Ружакова. Ночной воздух был морозным и влажным. Вчерашний зэк с огромным удовольствием втянул ноздрями резкий запах промокшей земли. Он поднял голову еще выше и отметил, что ветер местами уже разогнал хмурые тучи, освободив ночное бескрайнее пространство небесного купола. Звезды висели над головой, дразня своей недоступностью.
Ружаков решительно зашел в подъезд и поднялся в лифте на нужный ему этаж. Без лишних колебаний вдавил грязным пальцем кнопку электрического звонка. Недра квартиры откликнулись на этот его позывной звенящей тишиной. Кулак позвонил еще раз. Затем еще. Уже долго и пронзительно. Терпение его было вознаграждено. Сначала в тишине зазвучали неторопливые вялые шаги по ту сторону запертой двери, потом сонный голос Верки вопросил:
– Кто там?
– А ты в глазок-то посмотри, милая, – Кулак обнажил зубы в улыбке.
– Антон?!
Дверь распахнулась, и Вера предстала перед ним во всей своей домашней красе. В легком ситцевом халатике бледно-голубого цвета и в пушистых тапочках на босу ногу. Опытный взгляд Ружакова молниеносно отметил тот факт, что под халатом у девушки ничего не было.
– Антон! Господи боже мой!
Она даже не дала ему возможности переступить порог квартиры. Сама выпрыгнула на лестничную площадку и кинулась мужчине на шею. Ее пухлые губы жадно впились в перепачканной грязью рот Ружакова. Колыхнувшийся под халатом обнаженный бюст с остро торчащими сосками соприкоснулся с его грудью. Кулак мгновенно почувствовал накатившее на него возбуждение. Руки сами собой сомкнулись на спине девушки, нежно поглаживая ее тело сквозь тонкую ткань одежды.
– Я правда не сплю? – недоверчиво спросила Найденова, отстраняясь от него. – Откуда ты здесь, Антон?
Кулак засмеялся.
– Ты не спишь, малышка. Это действительно я. И очутился тут самым примитивным образом. Приехал на такси. И я чертовски рад тебя видеть. Можно войти?
– Да, конечно.
Вера отступила в сторону, пропуская его в окутанную мраком прихожую. Все волнения сегодняшнего вечера живо отступили на второй план. Они фактически потеряли сейчас для Кулака значимость. Произошедшее с ним самим казалось теперь больше похожим на дурной, кошмарный сон, который после пробуждения отступил в небытие.
Ружаков, не разуваясь, миновал прихожую и зашел в кухню. Включать свет ему не понадобилось. За истекшие шесть долгих лет в квартире Найденовой ничего не изменилось. Все вещи и предметы располагались на тех же самых местах, где их зафиксировала память Ружакова в момент своего последнего визита сюда. Он открыл холодильник и на удивление привычным жестом выудил с верхней полки полуторалитровую пластиковую бутылку воды из-под крана. Привычки Веры тоже остались неизменными. Она всегда держала в холодильнике сырую воду. И Кулаку эта ее привычка нравилась.
Он жадно припал к горлышку, утоляя жажду. Вера остановилась на пороге кухни и, скрестив руки на груди, молча наблюдала за его действиями.
– Когда ты освободился? – спросила она, когда пластиковое дно бутылки коснулась обшарпанной поверхности кухонного стола. – Или… Или ты в бегах?..
– С ума сошла? – Кулак поперхнулся и зашелся в кашле. Рука снова потянулась к бутылке. Только выпив, он почувствовал, что может говорить дальше. – Я на свободе официально. Отпустили сегодня в районе шести. Витя встречал меня… – он запнулся.
– Мог бы сообщить об этом и мне. Ты ужасно выглядишь, Антон. Такое впечатление, будто тебя драли сторожевые псы. Вот я и решила… Извини… Я не хотела обидеть тебя.
Ружаков поднял глаза и долго молча смотрел на ее силуэт на фоне дверного проема. Упоминание о Расписном и то, что только что сказала Вера, вернули его в состояние реальности.
– Я в полном дерьме, малышка, – признался он, обреченно роняя голову на грудь.
– В каком смысле? – Вера, будто встревоженная сойка, вспорхнула с места, за считаные секунды преодолела расстояние, разделявшее ее с Ружаковым, и опустилась на корточки перед табуретом, на котором он сидел. С неподдельным участием заглянула Кулаку в глаза. – Что случилось? Объясни мне, Антон.
И он рассказал. Рассказал ей всю историю, начиная с того момента, как он вышел из ворот колонии, и заканчивая тем, как оказался здесь, возле ее дома. Кулак доверял ей. Доверял на сто процентов. В своем рассказе он опустил только неприятные подробности, которые, как он полагал, не предназначены для женского восприятия. Например, то, как треснула голова Вити-Расписного. Найденова слушала мужчину, не перебивая.
Наконец Кулак выдохся. Казалось, рассказ отнял у него последние силы, которые еще теплились где-то в отдаленных уголках его тела. Сейчас не было и их. С особой остротой Ружаков ощутил, насколько сильно он хочет курить.
– У тебя есть сигареты? – спросил он у Веры.
– Да. Сейчас.
Вера поспешно скрылась в комнате, но вскоре вернулась, держа в руках запечатанную красную пачку «Пэлмэла». Положила ее на стол рядом с Ружаковым, а затем подала ему и коробок спичек, взяв его уже с кухонного буфета.
– Это твои, – пояснила она насчет сигарет, пока Кулак энергично срывал с картонный пачки целлофановую упаковку. – Я всегда покупаю сигареты заранее, прежде чем ехать к тебе на свидание. Боюсь потом в спешке забыть о них. Для меня ведь курево не имеет такого принципиального значения…
– Ты у меня умница, – Ружаков закурил и с наслаждением втянул в себя едкий табачный дым. Изможденный организм тут же почувствовал себя значительно лучше. – Ты даже представить себе не можешь, как много ты для меня значишь, Верка! Я сам не мог представить этого до сегодняшнего дня! Как видишь, я с тобой предельно откровенен…
Он улыбнулся. Но лицо Веры осталось серьезным. Даже при выключенном свете это можно было заметить.
