Кто был на этот раз, Бардин не знал. Те типы, которые как бы случайно попадались ему на глаза в поезде, были ему незнакомы. Сосредоточенные крепкие ребята в теннисках. Он не стал испытывать судьбу, засел в купе, даже в туалет старался не выходить. Главное было дождаться ночи. Было ясно, что уже ночью у него постараются отобрать багаж – вытертый, пахнущий дымом рюкзак, набитый барахлом и изумрудами. Силы неравные, и оставалось только одно – бегство.
Когда стемнело, ему немного повезло. Все его соседи на какое-то время покинули купе. Теперь дело решали минуты, а может быть, и секунды. Заперев дверь, Бардин опустил окно, выбросил на насыпь рюкзак, а потом выбрался наружу сам. Мимо с грохотом проносился черный сосновый лес, где-то внизу под насыпью топорщились громадные камни. Риск разбиться был велик, но его профессия с самого начала связана с риском. Бардин спрыгнул с поезда и растворился в темном уральском лесу.
Все прошло удачно – он не получил даже мелкой травмы. Проводив глазами красные огоньки удаляющегося поезда, он отправился искать рюкзак, а найдя его, неторопливо зашагал пешком к ближайшей станции. У него была с собой карта железных дорог – по ней он определил, что в десяти километрах должна находиться станция с простым названием Завод. От нее на электричках можно добраться до Челябинска. Маршрут нужно менять кардинально. Когда в поезде обнаружат, что он исчез, поиски немедленно перенесут на всю округу. Его будут поджидать на ближайших станциях, отслеживать все рейсы до Москвы. Но часов шесть-семь у него в запасе имеется. За это время он успеет запутать следы.
Так и вышло. До Москвы Бардин добирался кружными путями, но зато в безопасности. Разумеется, заявляться прямо в столицу он не собирался. Бородатый, грязный, с огромным мешком за плечами – посмотреть на такое чудо пол-Москвы сбежится. Про тех, кому он натянул нос в поезде, и говорить не приходится. Вернуться домой он собирался тихо, скромно и без опасного драгоценного груза. Для этого у него имелась давняя запасная «штаб-квартира» – старая деревянная развалюха в поселке Глухове, в шестидесяти километрах от Москвы. Для жилья эта конура мало подходила. Там даже воды поблизости нет. Зато во дворе замаскированный погреб. Настоящее атомное убежище, выложенное в три ряда кирпичом. Бардин обнаружил его случайно, когда, купив за гроши эту бросовую собственность, сам нацелился выкопать тайник. Находка избавила его от многих часов изнурительной работы. Он только выдолбил в погребе нишу, замаскировал ее и навел маскировку снаружи. На заросшем дворе черт мог бы сломать ногу, но Бардин решил перестраховаться, накрыв вход в погреб тонкой бетонной плитой и забросав ее мусором и ржавой колючей проволокой. Под этой проволокой и лежало сейчас его сокровище.
По правде говоря, Бардину и тут повезло. Едва он успел приехать в Глухово и разделаться с делами, как опять началась катавасия. К счастью, самого интересного момента преследователи не захватили, но зато они знали, где живет Бобков.
Бобков приходился Бардину троюродным братом. Это был нелюдимый человек, жизнь которого вместила столько событий, что их хватило бы на три жизни попроще. В молодости он ходил на торговых судах в Африку, Японию, Аргентину, потом обосновался в Москве, женился, а когда жена вскоре изменила ему с каким-то хлыщом из киношников, убил обоих и получил десять лет строгого режима. В Москву уже не вернулся, тихо поселился в Глухове, работал электриком в местной школе, а потом неожиданно открыл торговую точку и стал бизнесменом. У него появились деньги, он выстроил себе роскошный дом посреди сосновой рощи, завел свору собак, белый «БМВ» и жил в свое удовольствие. Правда, мрачности это ему нисколько не убавило, а о том, чтобы завести новую семью, он даже не помышлял. Бардин подозревал, что все не так просто и торгует Бобков на самом деле не жалкими жвачками и фантами, которые были выставлены в его палатке, а чем-то совсем другим. Вокруг троюродного брата постоянно толклись какие-то подозрительные личности, внешне удивительно на него похожие, такие же мрачные и нелюдимые, но удивительно деятельные, постоянно одержимые какими-то грандиозными проектами.
Бардин и сам не был таким уж агнцем, и его собственный бизнес не всегда совпадал с установками закона, но предпочитал держаться от подобных компаний подальше. Он полагал, что такое сотрудничество чревато непредсказуемыми последствиями. Чем меньше друзей, исповедовал он принцип, тем меньше шансов, что однажды тебя продадут или что ты получишь нож в спину. Он был уверен, что новый арест Бобкова не за горами, но время шло, троюродный брат процветал, и местные власти, кажется, не имели к нему ни малейших претензий. Видимо, он сумел занять такую позицию, которая уравновешивала интересы всех. Бардина он уважал, потому что тот был единственным из родни, кто не бросил его в трудную минуту и не забыл. А всего-то Бардин раз в год приезжал на зону, получал свидание, передавал брату гостинцы и полчаса разговаривал о жизни, призывал крепиться. Но он делал это регулярно, безо всякой корысти, а такие вещи дорогого стоят.
Зато теперь в трудную для себя минуту Бардин знал, куда ему идти. И ту хибарку ему присмотрел Бобков, не спрашивая, для чего она ему нужна, и деньги, и кров предлагал – живи, мол, сколько хочешь. Чувствуя настрой хозяина, даже свирепые собаки брата относились к Бардину с пиететом. Вот только вся эта благодать имела и оборотную сторону – бесчисленные знакомства Бобкова в криминальном мире привели к тому, что о местонахождении Бардина мигом узнали те, кто за ним охотился.
Воспоминание об этом было настолько ярким, что у Бардина даже зашевелились волосы на затылке. Он сунул голову под струю воды и долго плескался, фыркая и отдуваясь. Ему действительно следовало бы принять ванну, но он не стал этого делать. Инстинкт призывал его не расслабляться.
В тот вечер он тоже принимал ванну. Он завалился к Бобкову, уже когда стемнело, заросший, грязный, с землей под ногтями, с рюкзаком, набитым барахлом, и спросил, может ли переночевать.
Брат обнял его, но спрашивать ни о чем не стал, а сразу повел в дом и, как Анна сейчас, набрал ему ванну и дал чистую одежду взамен его продубевшей от пота робы. Бардин понял, что сил сбрить бороду у него уже нет, и решил сделать это после купания и ужина. Он залез в горячую воду, и ему показалось, что он попал в рай. Все опасности и проблемы отошли на второй план. Бардин расслабился.
Но он еще не успел домыться, как вдруг в ванную заглянул брат и с тревогой в голосе сообщил, что снаружи к дому подъехали на мотоциклах какие-то люди, а поскольку никто из его знакомых на мотоциклах не ездит, то ему вся эта хренота очень не нравится.
– Это не мое дело, – сумрачно сказал он, – но если у тебя есть какие-то проблемы, то самое время напрячься. И что делать – махаться или делать ноги, – тоже тебе решать.
– А ты уверен, что к тебе самому нет у кого-то претензий? – поинтересовался Бардин, моментально прекращая плескаться ванне и быстро вытираясь огромным полотенцем.
– У меня все в ажуре, – мрачно подтвердил Бобков. – Я никогда еще не был в таком ажуре, как сейчас. Это не ко мне.
Мокрый и раздосадованный, Бардин больше ни о чем не спрашивал. Он быстро переоделся в одежду, которую ему приготовил брат, рассовал по карманам документы и бумажник. Бобков молча наблюдал за ним.
