– Странно, что столь волевая женщина так тяжело перенесла смерть отца. Как-то не очень вяжется, – заметил Гуров. – Но допустим. А в чем же выражался нервный срыв? Каковы были, говоря научным языком, симптомы?
Никита Александрович замялся.
– Откровенно говоря, затрудняюсь на это ответить, – признался он. – Я ничего особенного не заметил. Но раз Таисия Федоровна приняла такое решение, я не стал возражать. Дело делом, но о близких забывать тоже нельзя.
– Вы навещали Биклемишеву в больнице? – спросил Гуров. – Говорят, она очень плоха.
– Признаться, ни разу, – сказал Никита Александрович. – Это может показаться вам равнодушием и даже цинизмом, но у нас сейчас крайне напряженный период. Каждая минута на счету. И потом, Таисия Федоровна сама категорически не желала, чтобы ее навещали в больнице. Она даже не подходит к телефону. Врачи говорят, что у нее тяжелая реакция на стресс. Реактивный психоз – так это, кажется, называется.
– И каков прогноз?
– Прогноз неопределенный. Мне объяснили, что тут ничего не угадаешь. Иногда человек выходит из такого состояния быстро, иногда годами. Разумеется, мы надеемся на благополучный исход. Ее комната в гостинице по-прежнему остается за ней. Ее вещи все там, все в целости и сохранности, если желаете, можете в этом убедиться. Но если скорого выздоровления не наступит, то, когда мы закончим работу, мы постараемся приложить все усилия, чтобы помочь нашему лучшему сотруднику. Возможно, добьемся перевода в лучшую клинику Москвы. Да, именно так мы и поступим.
Гуров видел, что столь благородная мысль пришла в голову этому самоуверенному джентльмену только что, и вряд ли судьба Таисии Федоровны так уж сильно волновала его, но в конечном итоге Гурова мало интересовали отношения внутри незнакомого ему коллектива. В неожиданной болезни Биклемишевой было что-то странное и отчасти даже загадочное. Гуров беседовал с мужем Таисии Федоровны, с домохозяйкой Звонарева, еще с несколькими людьми, которые знали дочь академика, и от всех этих бесед оставалось странное ощущение какой-то недосказанности, неопределенности, категорического несоответствия происходящему. Одно было совершенно ясно – до сих пор никто не видел в Таисии Федоровне человека, которого можно легко сломить. Разумеется, человеческая психика – тайна за семью печатями, но болезнь Биклемишевой казалась Гурову не менее странной, чем смерть ее отца. Руководствуясь самому не до конца ясным предчувствием, он выпросил у Никиты Александровича фотографию Биклемишевой – таковая отыскалась среди деловых бумаг – и направился в больницу, в которой лежала Таисия Федоровна.
Встретившись с главным врачом, Гуров первым делом поинтересовался, насколько плохо состояние Биклемишевой и не будет ли возможности устроить хотя бы самое короткое свидание. К изумлению Гурова, вопрос вверг психиатра в смущение. Помявшись некоторое время, врач все-таки признался, что произошло нечто странное.
– Если бы вы явились вчера, – сказал он, – я бы однозначно ответил вам «нет». Биклемишева была совершенно неадекватна, и ее состояние мы расценивали как стабильно тяжелое. В психическом плане, естественно… Кстати говоря, – вспомнил он, – вчера действительно приезжал еще один человек из Москвы. Назвался следователем городской прокуратуры. Однако я категорически воспротивился, и он был вынужден уехать…
– Какой следователь? – удивился Гуров. – Этого не может быть. Вы видели его документы?
– Документов я не видел. Этот человек выглядел очень солидно. Мне показалось, что требовать с него документы излишне. Тем более что свидание я все равно не разрешил. Единственное, о чем мы договорились, – он посмотрел на пациентку в «глазок». После этого он сразу собрался и ушел.
– Так, может, мне вы тоже позволите – в «глазок»? – спросил Гуров, которому очень не понравилась история со «следователем». Он точно знал, что никого из прокуратуры здесь быть не могло.
– Так я о чем и говорю! – воскликнул психиатр, покрываясь краской досады. – То было вчера. А сегодня рано утром пациентка Биклемишева дала взятку младшему персоналу, получила свою одежду и ушла из больницы. Причем, по утверждениям всех, кто был свидетелем этого, держалась она совершенно адекватно, словно ничего и не было.
– Как ушла? Куда ушла? – сердито спросил Гуров, но тут же спохватился: – Простите, доктор, для меня это оказалось слишком большой неожиданностью.
– Для нас тоже, – сказал врач. – Лично для меня это еще и большая неприятность, потому что я уверен, что до сих пор эта женщина просто морочила мне голову. Великолепная, знаете ли, вышла бы из нее актриса!
– Вы полагаете, что она притворялась?
– Несомненно. И очень ловко.
– Как она попала к вам?
– Ее привела женщина, очень представительная. Назвалась коллегой по работе. Эта московская группа – они сейчас заняты…
– Мне известно, чем они заняты, – перебил его Гуров и достал фотографию. – Скажите, вот это и есть ваша пациентка?
Врач взял фотографию и, хмурясь, уставился на нее. Брови его удивленно поползли вверх.
– Позвольте! Но это как раз та женщина, которая привела Биклемишеву на прием! – воскликнул он. – Не помню ее фамилии, но это, несомненно, она.
– Вы не ошибаетесь?
– Как я могу ошибиться? Конечно, между ними было некоторое сходство – рост, цвет волос… Но ошибиться – это уж слишком. У меня профессиональная память на лица.
– А разве вы не проверяете документы у поступающих больных?
– Ну, разумеется, если в этом есть необходимость. Но здесь случай был на первый взгляд совершенно ясный. Речь ведь не шла о криминале. Правда, потом стали поступать звонки из Москвы, приезжал оперативный работник… Я понимал, что это неспроста, но никаких существенных разъяснений не поступало…
– Кто бы их мне самому дал, эти разъяснения, – проворчал Гуров и спросил: – А кроме милиции, кто-нибудь еще интересовался здоровьем этой женщины? Муж? Коллеги по работе?
– Наверное, я не располагаю полной информацией, – пожал плечами врач. – Могли быть визиты или звонки в мое отсутствие. Нужно хорошенько порасспрашивать персонал. Но насколько мне известно, никто больше ею не интересовался. Даже муж, что вообще-то показалось мне очень странным. Больная оказалась как бы в вакууме. Теперь-то, когда обнаружился этот обман, я понимаю, в чем дело.
– Да? А я вот до сих пор не понимаю, – хмуро сказал Гуров. – Для чего Биклемишевой мог понадобиться этот подлог? Чего она могла опасаться?
– Если вы сейчас имеете в виду ту женщину, которая изображена на фотографии, – вежливо сказал психиатр, – то я сомневаюсь, чтобы она чего-то опасалась. Мне она не показалась ни испуганной, ни даже сильно взволнованной. Очень деловая, очень выдержанная женщина.
– Да, наверняка деловая, – согласился Гуров. – И сообразительная. Однако этот небольшой спектакль наверняка влетел ей в копеечку. Думаю, немного найдется желающих лежать в психиатрическом отделении. Даже в таком, из которого так просто уйти.
