— У Сашки только одна настоящая подруга, — уверенно сказал Пенс. — Я ее очень хорошо знаю. И все дело в том, что Вероники сейчас в городе нет. Она в Питере. И второе — самое главное. Даже если предположить, что Веронике пришло в голову срочно приехать сюда глубокой ночью, у Вероники никогда не было дачи!
— Может быть, дача общих друзей? — предположил все еще не теряющий надежды Ларчик.
— Понимаешь, в чем дело, — сказал Пенс, — если бы Вероника объявилась, ты бы об этом знал. Шума бы тут было на всю Вселенную. Но если хочешь, давай уточним, приехала ли она.
— В конце концов, она могла обзавестись еще какой-то подругой.
— Сашка? И сразу рванула к ней с ночевкой? На неведомую дачу? Нет, Андрей! Что-то тут не так. К тому же…
Он задумался.
— В это ты не веришь, — махнул он рукой.
— Во что? — поинтересовался Ларчик.
— В интуицию, — сказал мрачно Пенс, разглядывая деревья за окном с пристальным интересом художника-пейзажиста. — Я нутром чую, что с Сашкой что-то приключилось.
Глава 2
Я проснулась от сообщения, поступившего от моего сокамерника.
— Паш-ша хор-роший, — поведал он.
Я вскочила с кровати и осмотрела место своего заточения, уже освещенное лучами солнца.
— Паша красивый, — не унимался попугай, кося в мою сторону.
— Все правильно, — вздохнув, согласилась я. — Только вот в чем наша с тобой проблема… Саша тоже хорошая, прямо как ты, а вот посадили нас, братишка, в клетки, и наплевать им, что мы с тобой такие «хор-рошие»…
Он с интересом меня выслушал и даже попытался сам высказаться так же сложно и философически, но получилось у него это совсем непонятно!
Я принялась оглядывать помещение на предмет лазейки.
Хотя, с другой стороны, сегодня, при дневном свете, страх приглушился, уступая место моему природному, совершенно необузданному любопытству.
Но я была вынуждена признать, что сейчас меня больше всего волновал один-единственный вопрос.
А именно: кто и зачем решил стибрить из ее офиса некую Данич Александру Сергеевну?
* * *
В это утро Пенс впервые понял, что это такое — ни с чем не сравнимое волнение за другого человека.
Всю ночь он расхаживал по офису, изрядно действуя на нервы Ларикову тем, что гремел своей любимой цепочкой с брелоком. Собственно, делал он это машинально — просто мотал ею на пальце по окружности, наблюдая траекторию ее движения. Ларчик же при каждом позвякивании вздрагивал и смотрел на Пенса с невысказанной, но горячей просьбой.
— Слушай, — не выдержал он наконец. — Не мог бы ты прекратить греметь цепями, как кентервильское привидение?
— Время уже восемь, — не обращая внимания на просьбу, нервно громыхнул в очередной раз цепью Пенс.
— И что теперь? В восемь звон цепей звучит почти так же отвратительно-устрашающе, как и в полночь, — осторожно заметил Лариков.
— При чем тут цепи? — уставился на него Пенс. — Я имел в виду, что уже можно позвонить и узнать о происшествиях.
Спорить с не спавшим всю ночь Пенсом было совершенно бесполезно — Лариков понял это по безумному взгляду обведенных темными кругами глаз.
Он вздохнул, в сто пятидесятый раз набрал номер и, выслушав ответ, устало положил трубку и сказал:
— О ней нет никаких сведений.
Пенс провел рукой по лбу и пробормотал:
— Ну куда она могла подеваться?
— Тебе же сказали, — голосом терпеливого психотерапевта начал Лариков. — Она на даче у подруги. Если сегодня она не явится на работу, тогда и посмотрим…
Пенсу в голосе Ларикова, наоборот, почудились зловещие ноты. Он возмущенно уставился на него и сказал:
— Тебе не стыдно? Девчонка неизвестно где, может быть, с ней что-то случилось, а у тебя все мысли о трудовой дисциплине!
Лариков хотел возразить, что это совсем не так, но в это время зазвонил телефон.
Руки их потянулись к трубке одновременно. Лариков поднял на Пенса глаза. Тот покорно отодвинулся, выжидательно и нетерпеливо смотря на Ларикова.
— Алло, — проговорил Лариков, удивленно отмечая, что у него такой хриплый голос, как будто он всю ночь пил пиво и курил плохие сигареты, а плюс к этому еще и предавался сомнительным развлечениям с дамами фривольного поведения.
— Добрый день, — проворковал нежный голосок. — Это Андрей Петрович?
— Да, — согласился Лариков.
— С вами говорит Лена, подруга Саши. Дело в том, что вчера мы уехали на дачу, а сегодня Сашенька заболела. Поэтому она не сможет некоторое время выходить на работу. Вы только не волнуйтесь, у нее обычная простуда… Думаю, через некоторое время вы ее увидите.
— А где ваша дача? — начал было Ларчик, но девица истошно завопила:
— Алле, алле. Вас не слышно! Не слышно вас!
И трубку повесили.
Ларчик задумчиво уставился на Пенса.
— Ну? — шепотом спросил Пенс.
— Ты прав, — сказал Лариков. — Теперь я и сам понял, с Сашкой что-то не так.
— Почему? — удивился Пенс. — Почему до тебя это дошло только сейчас?
— Я хорошо изучил Сашку за то время, которое мы с ней работаем, — пожал плечами Лариков. — У нее никогда не было подруги с именем Лена. Хотя, может быть, я и не прав. Ты когда-нибудь слышал о какой-нибудь Лене?
— Нет, — помотал Пенс головой. — Я бы уж наверняка знал. Все Сашкины подруги у меня перед носом постоянно крутятся. И Лены никакой нет.
* * *
За решеткой светило солнце, а я, как на картине Ярошенко, наблюдала из-за этой самой решетки, как по двору разгуливают жирные голуби.
— Вот ведь какая у них жизнь, Пашка, — поделилась я своими наблюдениями с попугаем. — И живут на свободе, и такие толстопузые… А мы с тобой сидим в неволе, и даже кормить нас никто явно не собирается.
Наверное, мои мысли подслушивались, поскольку в тот же самый момент дверь моего узилища открылась и в комнату вкатилась полновесная дамочка со столиком. На столике были расставлены сногсшибательные яства, а сама дамочка при виде меня не выказала ровным счетом никаких эмоций.
— С добрым утречком, — проговорила она, оглядывая меня таким же бесстрастным взором, каким, наверное, взглянул на несчастную Марию Стюарт палач в день ее казни.
— Здрасьте, — сказала я. — Может быть, вы мне объясните…
Дама выставила вперед массивную грудь, отчего мне сразу вспомнился завет моей матери, что женщин с объемистой грудью следует опасаться, и фыркнула.
— Попугая сами покормите. Вон там его питание, — она кивнула на полку, где среди книг притаился «Трилл». — Я этого засранца боюсь, он в палец клюется…
