Ее мнение относительно Поперечниковой кардинально изменилось. Она поняла, что та знает гораздо больше, чем говорит.
— Так о чем же предупреждали ваши отношения? — тем не менее спокойно и терпеливо уточнила Лара.
— О том, что все будет плохо, если мы расстанемся, — был ответ.
Ульяна при этом смотрела куда-то вдаль отсутствующим взглядом.
— И после того как вы к нам пришли, нам позвонили из милиции. И я почувствовала, что это я виновата, это все из-за меня. А я до этого вообще видела Диму в последний раз за полгода до его гибели! Неужели вы думаете, что я могла подсунуть ему этот яд? И потом, как я могла это сделать? Я в тот вечер вообще была дома! Мне мама звонила, мы с ней разговаривали, она может подтвердить! Со мной Слава был! Со мной Андрейка был! — Ульяна все больше расходилась, и Ларисе даже показалось, что она вот-вот впадает в истерику и окончательно потеряет над собой контроль. Она защищалась от обвинений, коих ей, справедливости ради, пока что никто не предъявлял.
«Вот же угораздило Станислава связаться с такой девицей! — невольно подумалось Ларисе. — Наплевал бы на нее в свое время, сейчас самому бы жилось куда как спокойнее!»
Но, как бы там ни было, а ситуация была такой, какой была. И Котовой нужно было прояснить ее до конца.
Она понимала, что Садовникову действительно кто-то подсыпал яд. И при этом совсем необязательно досконально в них разбираться: достаточно знать, что определенная доза этого препарата приведет к гибели человека. И, по идее, это могла легко сделать и Ульяна, учитывая, что Садовников бросил ее, не испытывая ни малейших угрызений совести, а она все продолжала любить его, даже будучи замужем и родив сына. И ведет себя так, словно совсем недавно узнала о смерти Садовникова! Или это можно списать на психические проблемы? Кстати, пока не подтвержденные врачами.
Лариса уже почти не слушала аргументов Ульяны, которые она приводила быстро, взахлеб, Котова понимала, что версия, спонтанно возникшая в отношении Поперечниковой, требует куда более серьезной проверки, нежели теперешняя истерика убитой горем женщины.
— Вы успокойтесь, никто вас не подозревает, — Лариса устала слушать эмоциональные выкрики Ульяны насчет того, что она «не позволила бы мухе сесть на Диму, не то что убить его». — Если позволите, я дам вам совет: самое лучшее, что вы можете сделать, это все-таки вернуться домой. Не стоит рушить семью.
— Я не хочу туда возвращаться! — проговорила Поперечникова и чуть не расплакалась.
Ларисе стало ясно, что ей и в самом деле не хочется возвращаться к Славе. Но она же жила эти два года со Станиславом, горячо любя Садовникова? Или это тоже все психологические проблемы? Видимо, придется проконсультироваться с Курочкиным и попросить его как профессионала охарактеризовать ситуацию. Напомнить, кстати, что он совсем недавно буквально умолял Ларису взяться за раскрытие этого преступления, а сам даже не удосужился позвонить ни разу с того момента, мерзавец этакий!
Котова поняла, что продолжать разговор бессмысленно — молодая женщина на грани самого настоящего нервного срыва. И тогда вообще хлопот не оберешься.
— Одним словом, Ульяна, я советую вам позвонить мужу, — поднимаясь, проговорила Лариса. — И, простите, взглянуть реальности в лицо: Садовникова не вернуть, а жить вам со Станиславом. Он вас, кстати, искренне любит. И, мне кажется, в этой ситуации как никто другой сможет поддержать. Дело ваше, но всю жизнь прятаться вам не удастся. И страдать по Садовникову. Так что думайте.
С этими словами Лариса развернулась и пошла к двери.
— Я не знаю! — долетел до нее жалобный голос Ульяны. — Мне нужно подумать и успокоиться.
— Именно это и просил вам передать муж, — бросила Котова, закрывая за собой дверь.
Глава 8
Лариса ехала к Курочкину. В кои-то веки разговор с ним должен был состояться не в «Чайке» и не с обедом за счет Ларисы, а непосредственно у него дома. Котова ехала поделиться своими соображениями и добиться профессиональной консультации. В деле появилось слишком много людей, которые вели себя, мягко говоря, странно.
У Ларисы было еще одно соображение, которое она тоже решила обсудить с Анатолием Евгеньевичем.
Она уже позвонила ему и довольно решительно, безо всяких церемоний заявила, что раз уж Анатолий просил ее помочь в раскрытии убийства Садовникова, то пускай теперь поможет и ей. Собственно, и помощь-то была пустяковой, всего лишь разговор.
* * *
Над ухом зазвенел будильник. Руки Анатолия Курочкина неуверенно заелозили по тумбочке, пытаясь найти кнопку отключения звонка.
Найдя ее, он облегченно вздохнул, сладко потянулся и сел в кровати. Взгляд его упал на полку, висевшую на противоположной стене. Там стояла изящная пепельница из слоновой кости. И именно этот предмет способствовал окончательному пробуждению психолога. Он встал, подошел к полке и взял в руки эту красивую вещицу.
— Да, неплохая штучка! И как выполнена-то! — с восторгом вслух сказал он.
Эту безделушку он вчера позаимствовал у одного своего знакомого и таким образом, что тот об этом и не знал. То есть, попросту говоря, украл. Взгляд Курочкина переместился на стол, где лежали пакет с мукой, веревка, на которую были нанизаны прищепки для белья.
Эти вещи были «экспроприированы» Курочкиным из квартиры своего другого приятеля, коллеги-историка. Слегка инфантильный и не приспособленный к жизни тип в принципе нравился Анатолию. И он поддерживал с ним приятельские отношения. Но… Эта непонятная страсть, называемая клептоманией, не давала покоя Курочкину.
Вот зачем, например, он взял эти прищепки для белья? Ну совсем ведь ему не нужны! Он даже усмехнулся. С другой стороны, человеку, который вообще ничего не стирал, эти прищепки тоже совершенно ни к чему. Анатолий хоть своей матери может отнести их, совершая таким образом маленький вклад в домашнее хозяйство.
Да, действительно, черт знает что! Он сам психолог, а вынужден бороться с этой болезнью души. Зачем ему эти вещи? Он понимал, но ничего не мог с собой поделать — болезнь побеждала все разумные доводы. Склонность к клептомании он обнаружил у себя еще в далекой юности, но не придавал этому особого значения. А когда понял, что эта страсть приобретает угрожающий характер, задумался…
Одно время он даже хотел обратиться к психотерапевту, но, поразмыслив, отверг эту идею. Все-таки он кандидат наук, человек известный в определенных кругах. Не дай бог, кому-то станет известно о его пагубной привычке. Нет-нет, об этом не может быть и речи.
И Курочкин решил, что победит эту болезнь сам. Однако время шло, а ничего не менялось. Вернее, менялось, но только в худшую сторону — Анатолий уже не брезговал воровать даже у своих близких друзей. Кому могло прийти в голову, что этот тихий психолог может что-то украсть? Полный абсурд!
За многолетнюю клептоманскую практику Курочкин умудрился присвоить достаточно действительно полезных и дорогостоящих вещей. Но в основном это были абсолютно никчемные вещи — набор прищепок, например, или старая, замызганная кисть для клея, которую он позаимствовал на прошлой неделе у простодушного неформала Рябцева. Украшением его «бесполезной» коллекции, главным трофеем была банка с вишневым вареньем, украденная из кухни того же Рябцева, пока его доверчивая мама ходила на балкон.
