Там Арифа, естественно, не было. Вероника вышла к нему в прихожую дома Бархударовых, подошла вплотную и в ответ на его вопросительный и недоумевающий взгляд вонзила кинжал ему в сердце.
Ей пришлось повозиться, закапывая труп Рауфа во дворе. Физическая работа измотала ее, но Веронику грела мысль о том, что теперь уже никто ей не угрожает. О том, что она назначила встречу Рауфу, вряд ли кто-нибудь знал. Веронике было известно, что азербайджанские мужья никогда не говорят своим женам о том, куда они направляются и зачем.
Вероника вернулась в Тарасов и снова зажила обычной жизнью, по-прежнему ни у кого не вызывая подозрений. Так было до самого последнего момента, когда Ариф во время их скандала у тетки заявил ей, что подозревает ее в убийстве Даши. Видимо, до него дошло, что деньги, на которые они жили долгое время, давал совсем не Бураков.
После этого скандала Вероника вспылила. Она поняла, что, видимо, их отношениям все-таки пришел конец. Потому что как ни крути, а собственная свобода и безопасность дороже, чем самое беззаветное чувство к мужчине.
Как ей показалось, единственный человек, который мог помочь ей в этой ситуации, был отец. И она отправилась его разыскивать. Дома не оказалось никого, даже Ирины Владимировны, и Вероника отправилась на дачу в Добряково. Но, поговорив с отцом и убедившись, что он берет все ее проблемы на себя, Вероника вдруг ощутила, что если сейчас положится на него, то раз и навсегда станет зависима от него во всем. Что он до конца жизни будет решать, что хорошо для нее, а что плохо, как ей жить и с кем.
И она приняла окончательное, последнее решение — вообще уйти из семьи и даже из этого мира. Так она попала в бывший кинотеатр «Мир», где обосновалась местная община кришнаитов. Вероника рассчитывала, что будет жить там сколько потребуется, а дальше будет видно…
— Рауф все равно рано или поздно докопался бы до истины, его необходимо было остановить, — убежденно заявила Вероника.
— Но ты же пыталась бросить тень на отца и мачеху, — указала ей Лариса.
— Это получилось случайно, я не понимала, что делаю. Я не соображала, что будет лучше, а что хуже.
— А убийство — это хорошо? — усмехнулся Карташов.
Вероника ничего не ответила. Она уже рассказала все, что от нее требовалось. Теперь ей оставалось только ждать решения своей участи…
— Вероника, — на прощание уточнила для себя Лариса. — а твоя беременность, о которой ты сказала отцу, была всего лишь выдумкой?
Вероника кивнула и со вздохом пояснила:
— Я уже не знала, как ему доказать, что я не собираюсь бросать Арифа. Я хотела, чтобы он просто отстал от меня со своими требованиями. Вот и выпалила первое, что пришло в голову.
Лариса уезжала домой в лучах алеющего заката, игравшего кровавыми бликами на глади Волги. На его фоне образ оставшейся теперь уже в прошлом Вероники казался обугленным силуэтом, напоминавшим о смерти. А обратная дорога домой показалась Ларисе пересохшей рекой чьей-то жизни.
ЭПИЛОГ
— Ну что, занятное дельце я тебе подкинул? — резюмировал Котов, когда Лариса, изменив своему правилу, рассказала все обстоятельства только что законченного ею дела.
— Может быть, ты еще скажешь, что все раскрылось благодаря тебе? — съязвила Лариса.
— Безусловно, нет, — не смутился Котов. — Но если бы не я, то тебе было бы скучнее жить.
— Весьма претенциозное заявление, — прокомментировала супруга.
— Сама подумай: убийства, накал страстей… И все благодаря тому, что я совершенно случайно познакомился с этим полковником. Кстати, он мне сразу показался слегка полоумным. И в то же время человеком, которого гложет какая-то тайная история, от которой он никак не может избавиться. Поэтому-то я ему и рассказал про тебя. А он и ухватился. Я его ловко поймал на живца.
Евгений упивался своей якобы прозорливостью и расчетливостью. А Лариса смотрела на него, лысеющего и седеющего, и думала: «Что же годы делают с человеком!» В молодости бы Евгений сам посмеялся над таким вот самодовольным пустозвоном, который распускает павлиний хвост на кухне перед собственной женой, причем хвастается не пойми чем и представляет все в выгодном для себя свете.
— То, что у него выросла дочь-убийца, неудивительно, — продолжал разглагольствовать Котов. — У таких типов, строящих из себя очень правильных, всегда что-нибудь неблагополучно. Бог наказывает их за гордыню. Вот я не строю из себя святошу, поэтому у меня все и нормально, живу и не жалуюсь.
Лариса тяжело вздохнула. Евгений был верен себе — полон самодовольства, переходившего в самолюбование. Краем уха слушая разглагольствования мужа, Лариса подумала, что это дело завершается как бы вне традиции — обычно она приглашала того, с кем познакомилась по ходу расследования, в свой ресторан. На сей раз приглашать было некого: как говорится, иных уж нет, а те далече. Ирине Владимировне сейчас явно не до ресторанов — ей пришлось пережить смерть мужа и осознание, что воспитанная ею девочка оказалась убийцей. Лариса звонила ей и знала, что теперь уже дважды вдова плохо себя чувствует, отпросилась с работы в длительный отпуск и пребывает в прострации. Что касается Арифа, то этого меркантильно и цинично настроенного человека Лариса не очень-то хотела приглашать к себе в ресторан.
Вероника ожидала суда. Впрочем, она пообещала, что и в тюрьме найдет возможность покончить счеты с этой жизнью и будет надеяться, что полностью отработала свою негативную карму, а в следующей жизни ей достанется другая, более счастливая доля.
Оставался один момент, который Ларисе почему-то не давал покоя. Может быть, из-за того, что она не любила незавершенности. Она даже внутренне подтрунивала над собой — ну что ей сдалось это пресловутое пальто, пуговица от которого фигурировала в деле и позволила в конце концов многое прояснить. Речь шла о том самом пальто, которое Лариса видела на лидере неформалов в «Экспресс-кафе» и которое так совпадало по виду с пальто, которое подарил Рауфу Бураков.
Не дослушав благодушно вещавшего что-то о своих заслугах перед ней мужа, Лариса спустилась в гараж, завела свой автомобиль и поехала в «Экспресс-кафе».
Один из рокеров, собиравшихся там, сообщил ей, что Френд, а именно так звали парня в модном пальто, больше здесь не появляется. Равно как и его герла по кличке Лисичка.
— Его погнали отсюда, — небрежно бросил один из неформалов, субъект с давно не мытыми волосами. — Он наш музон считал отстоем, а жрачку здешнюю — отходами.
Тут в разговор вступил реликт социалистического общепита — стоявшая за стойкой официантка Зинуля. Она по-базарному безапелляционно заявила:
— Пирожки мои, видите ли, им не нравятся! Глядите, какие разборчивые стали! Все едят нормально, а эти корчат из себя. Шли бы себе в «Белую ворону».
Ее ворчание было встречено ерническими аплодисментами и смехом. Неформалы, похоже, прикалывались над Зинулей как могли.
