— Да у вас в городе старику и занять-то себя нечем, пойти некуда, — вставила Лариса.
— Ну почему же некуда? — как-то даже обиделась Раиса Степановна. — Вон музеи у нас — целых два. А в краеведческом музее он был почетным гостем, многое сделал для него. Даже отнес туда несколько семейных реликвий. Вырезки из старых газет…
Лариса выделила мысленно последние слова дочери Гаева. В ее голове прочно связались вырезки из старых газет и испорченная книга отзывов в сосновском краеведческом музее, из которой исчезла половина страницы. И вырезано там все было аккуратно, ножницами. Подчас такие алогичные аналогии приводят к истине.
В общем, Лариса была уже почти уверена, что именно Гаев виноват в том, что запись умершего Березникова исчезла из краеведческого музея. А это значит, что старик Гаев тоже что-то знал. Но он уже никогда не расскажет, что именно хранил в запасниках своей памяти.
А может быть, его убили именно потому, что он мог рассказать что-то нежелательное? Но что? Может, о том, что Березников-то на самом деле жив! И тот, кто убил Гаева, очень не хочет, чтобы об этом узнали.
В таком случае возникают следующие вопросы: почему то, что Березников жив, тщательно скрывалось, даже от его жены? И почему он до сих пор не связался с ней? Кому нужна была эта мнимая смерть? И с какой стати Березников, если он действительно жив, делает запись в сосновском краеведческом музее? Если принять за аксиому то, что он не хочет, чтобы узнали о его здравии, его поступок выглядит довольно глупо.
Так Лариса рассуждала про себя, пока Раиса Степановна боролась на кухне с дымом, возникшим из-за сильно подгоревшей гречневой каши. Потом она прибежала в комнату с извинениями, а Лариса решила, что, пожалуй, узнала почти все, ради чего сюда и приехала.
— Последний вопрос у меня к вам, — спохватилась вдруг она. — Зачем он поехал в Москву? У него были там дела или он решил навестить знакомых?
— Ой, не знаю! — махнула рукой Раиса Степановна. — Накануне он пришел очень возбужденный. Я уж подумала, не заболел ли. Когда я спросила, он выругал меня, обозвал дурой, потом заперся в своей комнате, и я слышала, как передвигал там мебель. Хотя наутро я никаких изменений в комнате не обнаружила. Затем он забрал с собой маленький чемоданчик — одни запасные брюки, три рубашки, зубную щетку, все как обычно… И уехал.
— Что он сказал?
— Сказал, что вернется скорее всего через неделю. Да, я вспомнила, он говорил, что должен был встретиться с каким-то старым товарищем.
— Как его фамилия, не знаете?
Раиса Степановна удрученно покачала головой.
— Может быть, Мурадов? — настаивала Лариса.
— Не знаю. Может, и так, а может, и по-другому. Не помню…
— Можно взглянуть на его комнату?
— Конечно, проходите.
Раиса Степановна нашла ключ, открыла дверь в комнату отца и впустила туда Ларису. Ее взору предстала маленькая комната, уставленная шкафами с антресолями. На большом письменном столе стояла зеленая лампа, такая, как в ленинском кабинете в Кремле. Она, видимо, была предметом зависти всех товарищей Гаева по партии.
Лариса подошла к столу и нашла там несколько папок. Раскрыв одну из них, она увидела список фамилий, имен, отчеств. Скорее всего, это были члены партийных коммунистических ячеек. Она обернулась: дочь Гаева все еще стояла в дверях.
— Нет ли у вас альбомов со старыми фотографиями отца? — спросила Лариса.
— Конечно, есть.
И она открыла одну из антресолей и достала оттуда внушительный альбом в бархатном переплете, с железной пряжкой старинного образца.
— Я оставлю вас одну, — сказала Раиса Степановна. — Смотрите все, что нужно.
— Да, хорошо, — ответила Лариса и занялась альбомом.
Перелистав страницы, фотографии на которых выглядели совсем уж древними, она постепенно дошла до групповых снимков, где был запечатлен Гаев вместе со своими товарищами по дипломатической службе.
Она выяснила, что Гаев работал в посольствах в нескольких зарубежных странах. Однако ее интересовала именно Латинская Америка. И она нашла наконец то, что искала. Ее внимание привлекла фотография, с которой улыбались четверо: сам Гаев, женщина, в которой Лариса без труда узнала Наталью Семеновну Березникову, и еще двое — мужчина и женщина. Судя по тому как располагались эти пары, логично было предположить, что остальные — это жена Гаева и сам Березников.
Лариса задержала свой взгляд на Березникове, человеке, о котором она так много слышала и судьба которого ее в последнее время так интересовала.
Его рост был явно выше среднего, он отличался статным телосложением, а черты лица несли печать благородного происхождения. Его внешность весьма располагала к себе.
На соседних фотографиях Лариса обнаружила и знакомого ей Василя Мурадова. Она его не сразу узнала, так как на фотографиях он выглядел худеньким, почти хрупким мальчишкой. Несмотря на то, что ему уже тогда было за тридцать.
«Наверное, нарушился обмен веществ со временем», — ехидно подумала Лариса, вспомнив как Мурадов не так давно пытался счистить с ее юбки желе.
Большего, к сожалению, Ларисе обнаружить не удалось. И она, закрыв альбом, вышла из комнаты. Попрощавшись с Раисой Степановной, она покинула квартиру, где жил убитый Гаев.
Лариса приехала в Тарасов в обеденное время, оставила «Вольво» в гараже и, даже не заехав в свой ресторан, помчалась в аэропорт. К вечеру она уже снова была в Москве.
Глава 5
Андрей Стальцев познакомился со своей Наташей на спектакле, в котором он участвовал после окончания второго курса училища.
Она была двадцатилетней скрипачкой, студенткой третьего курса консерватории и хотела, чтобы ее парень тоже был человеком творческим, сродни ей. И достаточно легким на подъем, спонтанным, общительным и энергичным. Такое желание объяснялось тем, что она уже имела неудачный опыт семейной жизни с работником научно-исследовательского института, генетиком Романом Логиновым, человеком, который ставил науку на первое место и все свое свободное время проводил в опытах. Он выводил для нужд сельского хозяйства трансгенетические сорта пшеницы и абсолютно не заботился о душевном состоянии и досуге своей молодой жены.
На людях он вел себя как истинный джентльмен, интеллигент, но при этом оставался холоден и не блистал чувством юмора. Это очень раздражало Наташу. Да и на людях-то она показывалась с ним чрезвычайно редко. Роман был углублен в себя, а когда общался с ней, то обычно заводил занудные разговоры часа на два о своей работе или поднимал какие-нибудь философские проблемы, которые Наташу, несмотря на то, что она была девушкой интеллектуальной, мало интересовали в исполнении мужа.
Дело усугублялось тем, что Роман, кроме своего занудства, еще и недостаточно внимательно относился к сексуальным запросам супруги. Постель он считал незначительным элементом в жизни человека. Словом, жена для него была боевой подругой.
