— Чего ты тут на мои огурцы? Это жена моя делала.
— Когда? Двадцать лет назад? — хмыкнул Козырь.
— Это он небось у бабки своей спер, — улыбнулся Шило. — Помнишь, он снял какую-то шмару на Сенном два месяца назад? Женщина — подарок!
Козырь ухмыльнулся, вспомнив, с какой «необыкновенной красоты и обаяния» женщиной познакомился Горбачев на Сенном рынке, и пьяно загоготал. Дама та была украшена синяками, на нижней губе ее красовалась отвратительная бородавка, говорила она сквозь гнилые зубы и через слово был мат, а уж запах от нее исходил такой, что даже видавшие виды Козырь и Шило брезгливо морщили носы и отворачивались. А уж хвасталось это чудо природы напропалую — и что в молодости она была красавица, и что сейчас еще, стоит ей только накраситься и пройтись по проспекту, как все мужики будут ее. А один, начальник самый главный, в ногах у ней валялся, замуж звал.
Воспоминания об этой женщине вызвали жгучий румянец на бледных щеках Горбачева, а смех собутыльников он счел неимоверным оскорблением.
— Чо щеришься, босота? — окрысился он на Козыря. — С тобой даже такая не пойдет! Пятый год без бабы живешь.
— А они ему на хрен не нужны, — захихикал Шило. — Он свою женилку пропил давно! Пропил, да? А чего же с друзьями не поделился?
В ответ на это Козырь размахнулся и врезал Шилу со всей силы в лицо. Шило повалился на пол и, падая, сломал старый стул.
— Ах ты, сука! Убью! — завопил Горбачев, видя, как крушат его мебель.
Он схватил со стола бутылку, грохнул ее о стол и направил искореженное стекло в сторону Козыря. Тот, сатанея, успел сдернуть с ближнего к нему края стола кухонный нож и, крутя им в воздухе, засипел:
— Вот только подойди, коряга горбатая, я тебя вмиг порежу!
Чувствуя с пола, что события приобретают угрожающий оборот, поверженный Шило моментально вскочил на ноги и быстро заверещал, пытаясь угомонить своих товарищей по стакану:
— Мужики, будет вам ссориться! Так хорошо начали! Вы чо, в самом деле? Из-за бабы какой-то мразотной, ее уж и нет давно! Чего, в самом деле, о ней вспоминать? Давайте допьем лучше, поговорим за жизнь…
Горбачев, прислушавшись к его аргументам, отбросил «розочку» в угол. Козырь, с ненавистью глядя на него, медленно опустил нож. После этого прошел к столу, налил только себе и залпом выпил. Затем зачерпнул алюминиевой ложкой из банки икры и закусил, смачно пережевывая и мрачно поглядывая на Горбачева.
— Вот и ладушки, вот и ладушки, — завертелся возле стола Шило, разливая водку и угодливо посматривая на Горбачева. — Тебе побольше плеснуть? — подмигивая, спросил он.
— Н-не надо, — заплетающимся языком ответил тот. — И так херово чего-то. Надо рассольчику, что ли, хлебнуть.
Он плеснул себе в стакан рассолу из огуречной банки и с жадностью выпил.
— Вроде как полегчало маленько, — проговорил он. — А то прямо все нутро жгет.
— Это поди изжога у тебя, — невозмутимо отреагировал Шило. — Соды нужно выпить. У меня теща всегда так делала.
— То-то она у тебя и окочурилась, — заметил злобный Козырь. — Небось специально травил старую женщину!
— Почему специально? — искренне обиделся Шило. — Мы с ней душа в душу жили! А что померла раньше времени, так на все воля божья. Кто знает, когда мы помрем? — вздохнул он. — Может, завтра все окочуримся!
— Ты не каркай, — одернул его Горбачев. — Давай лучше на боковую. Мы с тобой на диване, а этот… — он хмуро кивнул на Козыря, — в сенях на сундуке пусть дрыхнет.
— Чего это в сенях? — возмутился Козырь. — Там и отопления нет. А на дворе-то не май месяц! Да на сундуке! Нет уж, как хошь, а мне нормальную мебель предоставь!
— Вот козел хренов! — изумился Горбачев. — Сам мою мебель ломает, да еще вякает!
— Сам ты козел! А за козла ответишь! — заплетающимся языком пробормотал Козырь, чувствуя, как перед глазами у него все двоится, пляшет и вертится, как на карусели.
В конце концов, поругавшись еще минут с десять, приятели наконец угомонились. Козырь растянулся на старом матраце на полу, а Шило с Горбачевым улеглись на диване — единственной спальной мебели в этом доме.
Все стихло. В бедной лачуге Горбатого раздавался только храп и сопение собутыльников. Вдруг Горбачев перестал сипеть и открыл глаза.
— Мать моя родная, что ж такое-то? — вращая глазами, прохрипел он. — Воздуха прямо не хватает! Эй, Шило! — толкнул он в бок спящего товарища.
Тот лишь невнятно пробурчал что-то в ответ.
— Слышь, херово мне! Сходи, «Скорую» вызови, а?
Шило перевернулся на другой бок и снова захрапел. Горбачев, чувствуя, что задыхается, попытался встать и выйти на двор, но ему это не удалось. Он рухнул прямо возле дивана, схватившись рукой за сердце. Приятели, ничего не замечая, продолжали спокойно спать…
Глава 1
Звонок будильника прозвучал, как всегда, резко и неожиданно. Мария ненавидела этот звонок, потому что он означал, что ей предстоит вставать, хотя до начала ее рабочего дня было еще три часа. Вставать, чтобы готовить завтрак мужу, который уходил на работу гораздо раньше нее.
Мария не любила хозяйственные дела, а больше всего не любила готовить. Хотя нет, не так: больше всего она не любила своего мужа. А мысль о том, что готовить приходится именно для него, никак не добавляла ей радости.
Она посмотрела на закрытые глаза Никиты. «Еще полчаса дрыхнуть будет!» — с ненавистью подумала она и резко поднялась. Посетив ванную, она привела себя в порядок и прошла в кухню. Открыла холодильник и достала три яйца. Разбивая их над сковородкой, посмотрела в окно. День был хмурым, пасмурным и холодным. Отвлекшись, Мария неосторожно плеснула третье яйцо, и оно начало растекаться по сковороде. Она знала, что Никита этого терпеть не мог, но ей было наплевать. Собственно, он уже и не высказывал претензий по поводу ее стряпни, всегда одинаковой и незатейливой. Пытался, правда, в первое время после свадьбы, но она быстро дала ему понять, кто в доме хозяин, пояснив, что бытовые вопросы ее интересуют меньше всего. И он привык и не пытался больше возражать. Просто затих и ушел в себя.
Выключив конфорку, Мария поставила яичницу прямо в сковороде на стол и тут только вспомнила, что забыла ее посолить. Вздохнув, посыпала готовое уже блюдо солью и пошла будить мужа. Присев на край постели, она некоторое время смотрела на его лицо, где даже во сне сохранялось выражение какой-то тревоги и усталости.
«А ведь он меня тоже ненавидит», — неожиданно подумала Мария, и почему-то от этого осознания ей стало не по себе. Нет, она никогда не питала иллюзий на его счет, знала, что он никогда не любил ее, знала, почему он на ней женился… Ведь она сама так хотела! Но все же…
— Вставай! — громче, чем следовало, произнесла она и тронула Никиту за плечо. — Завтрак готов.
