— Карташова? — переспросил Молчалин. — Да он вообще-то, по-моему, уже месяц как подполковник.
— Неужели? — ахнула Лариса. — Растет парень.
— Ну, так и что же вы от меня хотите? — вернул Молчалин Ларису к теме разговора.
— Я хотела бы внести залог. За Городова. Чтобы его освободили под подписку до выяснения.
Молчалин нахмурился, поиграл ручкой, потом ответил:
— Боюсь, это невозможно. Слишком явные улики. Сами посудите: на ноже отпечатки его пальцев, и больше ничьих, кстати говоря, мы не обнаружили — это первое. И смерть жертвы наступила примерно в тот момент, когда Городова заметила соседка.
— А он как-то это объясняет? — прервала капитана Лариса.
— Объясняет. Говорит, что просто шел на работу, увидел труп, решил посмотреть, кто это, и якобы машинально схватился за нож. Вроде эта самая соседка его и испугала своим появлением. Кстати, соседка показывает, что отношения у Городова с убитой были плохие.
— Но ведь не будет же он хвататься за нож на этом основании?! — воскликнула Лариса.
— Не скажите, не скажите, — не смутился капитан. — Я общался с ним два часа и могу сказать, что мужичонка он нервный, вспыльчивый, неуравновешенный. Как минимум пять раз он бросался на меня с вытаращенными глазами.
— Это он может, — подтвердила Лариса. — Однако я его знаю давно — не способен он на убийство.
— Ваши слова, к сожалению, к делу не пришьешь, — отрезал капитан. — Разбираться будем, искать других подозреваемых, но пока отпустить я его не могу.
— Можно мне хотя бы поговорить с ним?
— Это не ко мне. Это к начальству, — вздохнул капитан. — А сейчас прошу меня извинить. У меня тут еще одно дело.
— Так к кому мне обратиться?
— Можете к Карташову, можете к нашему начальнику, если он, конечно, на месте.
— Понятно, спасибо, — поднялась Лариса с места.
Разговор с Карташовым по телефону оказался недолгим. Лариса поздравила Олега Валерьяновича с повышением и посетовала на то, что он даже не сообщил ей об этом.
— Я только позавчера вернулся, — объяснил Олег. — Ездил с комиссией в Ярославль. Начальника там скинут скоро, по нашей наводке.
— Это все хорошо, но у меня к тебе одна просьба. Мой администратор попал в нехорошую историю — его подозревают в убийстве.
— Кого? Степаныча? — удивился Карташов.
— Да, к сожалению. Его арестовали и держат во Фрунзенском. Я бы хотела с ним встретиться и поговорить.
— Понятно. И что же?
В голосе Карташова Лариса уловила нотки некоего удовлетворения по поводу того, что Степаныч вляпался в историю. Дело в том, что он был в курсе того, что Степаныч считал самого Олега «тупым ментом» и относился к нему высокомерно. Карташов отвечал ему тем же.
— Как что? Ты же можешь устроить мне встречу. Тем более что ты теперь подполковник.
— Могу, — кратко ответил Карташов. — Перезвони через пятнадцать минут.
Через полчаса милицейские формальности были улажены, и Лариса разговаривала с сидящим через решетку Степанычем. Администратор яростно расчесывал голову, поминутно «екал» и «ндакал», в общем, был в своем репертуаре.
— Главное, я не могу понять, чего ко мне-то прицепились! — возмущенно повторял он.
— Как раз это-то понятно, — возражала Лариса. — Ты лучше скажи, зачем ты за нож схватился?
— Ё, да я не собирался за него хвататься, — Степаныч аж развернулся на сто восемьдесят градусов.
— Ладно, все, давай к делу.
Лариса поняла, что подобные вопросы ему уже задавали в течение нескольких предыдущих часов и лучше было бы выяснить картину происшедшего.
— В общем, так, — шумно вздохнул Степаныч и начал свой рассказ.
* * *
Дмитрий Степанович Городов сидел на кухне и поедал жареную камбалу. Это была единственная рыба, которую он признавал. Специально для него жена закупала ее на рынке и подавала ему в качестве еды. Аргументы о том, что другая рыба, в частности сом или карп, значительно превосходит камбалу по вкусовым качествам, на Дмитрия Степановича не действовали. Переубедить его было невозможно. Городов вообще был чрезвычайно привередлив в еде. Несмотря на то что он работал администратором ресторана «Чайка», славившегося в Тарасове разнообразием и экзотичностью блюд, Городов отличался крайней невзыскательностью. Из всех салатов он ел только винегрет, из колбас — только обезжиренную, а из фруктов выбирал исключительно яблоки и груши, чем достигал определенный баланс в пищеварении. Если первые, скажем так, слабили Дмитрия Степановича, то вторые закрепляли. А самым любимым его блюдом были простой черный хлеб и отварной картофель. Просто и со вкусом. По крайней мере, так считал сам Городов.
Но в это утро, несмотря на поданную к столу его любимую камбалу, Городов был недоволен. Это недовольство было спровоцировано очередной просьбой тещи, которой срочно понадобились деньги на лекарства. Городов получал достаточно, но еще с молодых лет в нем прочно укоренился червь скупости, которую, впрочем, он выдавал за экономность и отчасти даже бравировал этим.
— Нерв у меня воспалился, — плаксиво пожаловалась теща утром. — Всю ночь уснуть не могла. Лекарства нужны. — И заискивающе посмотрела в мрачное лицо любимого зятя.
Городов шумно вздохнул, помолчал немного, а потом выдал:
— А вы большим пальцем массируйте, массируйте его… Здорово помогает!
И наглядно показал, как это нужно делать. Теща, однако, не удовлетворилась предложенным Дмитрием Степановичем методом лечения и повторила:
— Лекарства нужны…
Тут в разговор вступила и жена Городова, чем окончательно вывела его из себя. Дмитрий Степанович некоторое время слушал, а потом неожиданно завопил:
— Да… Да куплю я эти лекарства! А вы чем ныть, давно бы уже позвонили в аптеки и выяснили, где они самые дешевые! А то сейчас попретесь туда, где к дому поближе, а мне лишние бабки платить! Вам-то плевать, конечно, а я только и делаю, что работаю! Машину вон надо чинить — я что-то у вас на ремонт денег не спрашиваю!
Он нервно забарабанил пальцами по крышке стола и нахмурился. Теперь Городов переживал уже по поводу того, что вспомнил о предстоящем ремонте машины. Это обстоятельство окончательно испортило ему настроение, и он, не доев любимую камбалу, поднялся из-за стола и промаршировал в прихожую. Как назло, он резко дернул куртку, и у нее оторвалась вешалка.
— Ё, кто так вешалки пришивает?! — вытаращив глаза, заорал Городов.
— Давай пришью, — тут же предложила жена, но Городова уже ничто не могло утешить. Он решительно достал из шкафа кашемировое пальто, в котором немилосердно мерз, поскольку оно было демисезонным, бросил на жену презрительный взгляд и вышел на лестницу в полной уверенности, что все вокруг мудаки и педики.
