— Что до меня, так лучше бы его совсем не было, — заметила я. — Без него как-то спокойнее.
Эдита Станиславовна наклонила голову.
— Милочка, вы пережили большое разочарование! — таким тоном, будто делая грандиозное открытие, сказала она. — Но вы не должны отчаиваться, поверьте мне! Вы еще так молоды, и у вас все еще впереди!
По правде сказать, последнее мое разочарование случилось так давно, что ни о каком отчаянии речи не шло. Можно сказать, что с некоторых пор к вопросам отношений между мужчиной и женщиной я отношусь крайне прагматично, по-американски, но вряд ли милейшую Эдиту Станиславовну удовлетворило бы такое объяснение. Пусть считает меня женщиной с нелегкой судьбой, решила я, а мне не помешает наведаться к ней в гости. Интуиция подсказывала мне, что вокруг господина Блоха начинает твориться что-то неладное. Пока я не могла сформулировать, что меня настораживает, но предчувствие сенсации было очень сильным. В таких случаях я предпочитаю идти на поводу у интуиции.
Мы договорились с Эдитой Станиславовной, куда и во сколько мне завтра явиться, а потом, мило распрощавшись, расстались. Теперь мне было куда пойти отметить женский день.
Глава VIII
Ломать голову — что бы такое подарить на праздник Эдите Станиславовне — я не стала. Просто купила в цветочном магазине пяток роз — в конце концов цветы всегда к месту. Еще неизвестно — может, и эти деньги окажутся выброшенными на ветер. Кстати, в отношениях между женщинами я не меньший прагматик.
Выехала из дома я с некоторым опозданием. На мой взгляд, так гораздо удобнее — все уже в сборе, и ты избавлена от рассматривания толстого альбома с семейными фотографиями или предложения помочь хозяйке на кухне. У меня нет склонности ни к одному из этих занятий.
Собственно, горячего желания праздновать 8-е Марта у меня тоже не было, тем более в незнакомой компании. Тем более с такой восторженной особой, как Эдита Станиславовна. С ней хорошо было поболтать минут пятнадцать, но о чем с ней разговаривать в течение нескольких часов, я не представляла. Единственное, что меня по-настоящему интересовало, — дела Адама Станиславовича. Я надеялась, что в семейном кругу у него развяжется язык.
Опущу все, что связано с первыми минутами встречи, с вручением цветов, с неизбежными ахами и охами, с церемониями знакомства и прочими малозначительными вещами и перейду сразу к тому моменту, как я оказалась за праздничным столом.
К этому времени я уже была представлена всем участникам пиршества. Включая меня и Эдиту Станиславовну, участников было всего шесть человек. Насколько я поняла, юная Анастасия праздновала женский день в своей компании.
Мужчин и женщин было поровну. Хозяин, Кавалов Виктор Алексеевич, показался мне весьма самоуверенным и привыкшим пускать пыль в глаза джентльменом лет пятидесяти. Он говорил веско и громко, сверля собеседника дотошными светло-голубыми глазами и кривя тонкие губы в иронической усмешке. Он носил очки без оправы с узкими стеклами и зачесывал назад редкие светлые волосы. Больше никаких особых примет этот господин не имел.
Он сразу же положил на меня глаз и поминутно оказывал мне знаки внимания. Правда, делал он это несколько странно — влезал во все разговоры, перебивая меня и покровительственным тоном выдавая что-нибудь парадоксальное, после чего у меня вообще пропадало желание открывать рот.
Эдиту Станиславовну такое поведение мужа не задевало. По-моему, она его боготворила. Вообще она показалась мне совершенно счастливой в этот день. Своей слабости — кружевам она отдала дань в полной мере и буквально утопала в них, как в пене. Румяное лицо ее сияло.
Заметно выделялся на фоне супругов двоюродный брат Кавалова — Игорь Николаевич Пашков, моряк дальнего плавания. Мне называли его должность, но не поручусь, что я ее запомнила, — то ли третий помощник, то ли четвертый механик — на кораблях всегда прорва народу. Он был коренастый, кудрявый, коротко стриженный. Все у него было крепкое, точно выточенное из дуба — скулы, челюсти, кулаки, плечи. Даже глаза у него производили впечатление чего-то необыкновенно твердого — например, закаленного стекла. Загорелое лицо моряка было щедро покрыто шрамами. Вообще же меня к нему сразу расположило то, что он большей частью молчал, пил умеренно, ел с волчьим аппетитом, никуда не влезал и только время от времени усмехался загадочной улыбкой.
Лицо третьего мужчины было мне знакомо уже давно, но кто это такой, я так и не сообразила, пока не услышала его имя, которое он произнес со снисходительной ленцой и затаенным торжеством. Тут я только вспомнила Макса Бертольдова, героя местного телевидения, ведущего одной из молодежных программ, а по совместительству — спортсмена-экстремала. Личность в Тарасове легендарная. Все время он откуда-то прыгал, падал, куда-то нырял, где-то горел, гонял на машине без тормозов, без сидений и, по-моему, даже без колес. В общем, это был не мужчина, а воплощенная крутизна.
Статус человека-легенды позволял Максу пренебрегать нормами приличий. В гости он явился в сером свитере до колен, старых джинсах и стоптанных кроссовках. Усат, бородат и нечесан, он за столом ел только самое вкусное, мало обращая внимание на окружающих.
Он пришел к Каваловым не один — с ним была подруга, высокая, загадочная девушка с бледным лицом и платиновыми волосами до плеч. Ее звали Региной, и она была художницей. В отличие от своего спутника, девушка почти не притронулась к еде, но пила наравне с мужчинами и курила одну сигарету за другой. За столом она молчала и только посматривала вокруг трагическими черными глазами.
Как я поняла, в семье Каваловых праздник означал прежде всего стол. Пока все основательно не наелись и не выпили хорошенько, торжество не могло считаться состоявшимся. Пришлось пустить в ход всю свою изворотливость, чтобы не пасть жертвой щедрого хлебосольства.
Правда, уже после первых тостов языки развязались, и мужчины попытались овладеть моим вниманием. Не все — моряк Пашков только молча улыбался в мою сторону. Зато экстремал Макс, разрумянившись от выпитой водки, громогласно вещал, как он недавно сигал с волжского моста то ли с аквалангом, то ли с парашютом — я не очень внимательно слушала. Кавалов, в свою очередь, пытался связать его рассказ со своей административной деятельностью на телевидении, упрекая Макса за партизанщину. Я не поняла сути его претензий — это было что-то сугубо профессиональное, сдобренное мужским самолюбием.
Меня разочаровало отсутствие Адама Станиславовича. Без него терялся весь смысл моего присутствия здесь. Меня нисколько не волновали проблемы телевидения и бородатые экстремалы. А насчет ювелирного дела и, в частности, магазина «Страз» никто не обмолвился даже словом.
Кажется, Эдита Станиславовна тоже волновалась, хотя старалась не показывать вида. Несколько раз она посматривала на телефонный аппарат, стоявший в углу на специальном столике, но, по-моему, никак не могла решиться позвонить. Ее, наверное, сдерживало присутствие мужа.
Но делать было нечего. Не могла же я просто встать и откланяться. Тем более что вечер все равно был потерян. Я решила подождать — вдруг Адам Станиславович все-таки явится попозже.
