Большие керамические вазы были расставлены по обширному холлу среди мягких кожаных кресел, стоящих по два у нескольких телевизоров.
Едва я вошла, как с одного кресла тут же поднялся и устремился ко мне высокий худой парень лет двадцати пяти в красном костюме и галстуке-бабочке с сотовым телефоном в руке.
Не стоило больших усилий догадаться, что слева за поясом у него торчит пистолет. Я с удивлением отметила, что для охранника вид у него совсем не традиционный.
— Вы к кому? — спросил он очень вежливым тоном.
— Олег Георгиевич на месте? — ответила я вопросом на вопрос, потому что очень не люблю объяснять, к кому я иду и зачем. Это кажется мне унизительным.
— Серебров? — переспросил охранник. — Он вам назначил?
— Что, извините, он мне назначил? — Я начинала уже злиться. Здесь с посетителями разговаривают очень вежливо, как я вижу, но совершенно не считают их за людей. Хозяин — царь и бог, единственное на свете существо, достойное внимания и уважения. А те, кто к нему приходит, — так, сор под ногами, такая же грязь, как во дворе.
— Олег Георгиевич вас ждет? — Охранник, видимо, всерьез подумал, что я не поняла его вопроса, и решил сформулировать его иначе.
— А вы позвоните ему и спросите, — предложила я.
Парень слегка засомневался, все же спросил, как меня зовут, и набрал какой-то номер. Ему тут же ответили.
— Леночка, — сказал он, — спроси шефа, примет он Бойкову или нет?.. Бой-ко-ва. Да не Бойков, а Бойкова… Не знаю, назначал он ей или нет… Вот так, не знаю! Слушай, ты меня не учи, как мне надо работать. Я за это место не держусь! Тоже мне, нашли вахтера!
В разговоре возникла пауза, поскольку парень замолчал и теперь уже сердито уставился на меня. Я ясно видела по его взгляду, что я ему нравлюсь, а злится он совсем не на меня, а на эту самую Леночку, которая с ним разговаривала.
Так он стоял секунд тридцать, потом снова встрепенулся, прислушался к голосу в трубке и затем отключил свой телефон.
— Коза драная! — пробормотал он тихо и посмотрел на меня. — Это я не вам, — сказал он, теперь уже откровенно рассматривая мои ноги. — Второй этаж налево. Олег Георгиевич вас ждет.
Я усмехнулась и по узкой, но застеленной ковром лестнице поднялась на второй этаж с точно таким же холлом, как и внизу.
В холле в полном одиночестве сидел совсем молодой и очень симпатичный парень, лет двадцати. Я приняла его за охранника.
Он, видно, настолько доверял своему коллеге внизу, что даже не посмотрел в мою сторону, головы не повернул. Он сосредоточенно разглядывал обивку на стоящем перед ним пустом кожаном кресле и так погрузился в какие-то очень личные мысли, что до вверенного его охране объекта ему в данный момент не было никакого дела.
Мне до него, впрочем, тоже дела не было. Я вошла в коридорчик слева, увидела перед собой единственную дверь и оказалась в приемной. Женщина лет тридцати, чуть полноватая, но очень привлекательная и открыто сексуальная, была, без всякого сомнения, та самая «коза драная», с которой разговаривал охранник-вахтер.
Увидев меня, она выскочила из-за компьютера и, поигрывая бедрами, нырнула в кабинет к своему шефу. Через пять секунд она оттуда вынырнула и, улыбнувшись мне, произнесла покровительственно:
— Проходите, милочка. Олег Георгиевич просил сразу предупредить, что у вас есть двадцать минут. Потом у него встреча с торговым представителем из Монголии.
Я промолчала. Не могу же я связываться со всеми подряд. Да и не она устанавливает здесь порядки, не она формирует сам тип отношения к посетителю. Это все, конечно, идет от ее шефа.
Серебров встретил меня откровенно раздраженным взглядом. Он сидел не за своим огромным столом, за которым, вероятно, проводил совещания со своими работниками, а за низким журнальным столиком в углу кабинета, здесь уместилось бы, наверное, с десяток таких комнатушек, в какой жила его приемная дочь. На столе стояла открытая бутылка французского коньяка и пузатая низкая рюмка, одна.
Вице-президент небрежно кивнул мне на стоящий рядом с диваном, на котором он сидел, стул и плеснул в рюмку немного коньяка. Сделав маленький глоток, он поставил рюмку на столик и посмотрел на меня вопросительно.
— Ну? — сказал он.
— Вы можете ответить мне на один вопрос? — спросила я, изучая его совершенно бесстрастное лицо. Глядя на него, трудно было бы предположить, что вчера погиб близкий для него человек.
Серебров поднял вверх указательный палец и сказал:
— На один.
— Как вы считаете, ваша дочь Геля сама шагнула вниз с одиннадцатого этажа или кто-то помог ей в этом?
Он сделал еще один глоток коньяка. На его лице не отразилось ни боли, ни даже досады.
— Я считаю, — сказал он, глядя на коньяк в рюмке, — что мое мнение не играет никакой роли в этой то ли криминальной, то ли сентиментальной истории. Надеюсь, больше у вас вопросов нет?
«Скотина! — подумала я. — Нельзя так со мной! Я такого обращения не переношу».
— Вопросов нет, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. — Есть мнение, которое, как я полагаю, будет играть в этой криминальной, без всякого сомнения, истории очень важную роль. Я хочу, чтобы вы его знали.
Он протестующе поднял руку, но я не дала ему рта раскрыть.
— Я считаю, — продолжала я, — что никак нельзя квалифицировать как самоубийство то, что произошло с вашей дочерью. И что вы имеете к этому происшествию прямое отношение.
Он напрягся. Я поняла, что его внутреннее состояние изменилось. Вежливая и равнодушная презрительная наглость превратилась в агрессивную настороженность.
— В любом случае вы ничего не сможете доказать, — сказал он совершенно неожиданно для меня. — А ваши домыслы не имеют никакого юридического значения.
Я усмехнулась. Он сам мне давал материал против себя. Я-то имела в виду всего лишь его равнодушие к приемной дочери. А он, как мне показалось, совершенно другое. Что именно, он мне, конечно, не скажет, я на это и не рассчитывала. Но в любой его фразе может проскочить информация, которая позволит мне разобраться в его истинных отношениях с Гелей. Нужно быть очень внимательной.
— Я знаю, кто вас настроил! — воскликнул он. — Моя несравненная женушка Ксюша! Она всегда меня ненавидела, даже тогда, когда выходила за меня замуж. Даже в постели! Это из-за ее ненависти у нее нет детей! Я в этом уверен. Это она нагородила вам обо мне черт знает что! А ее престарелый дружок-импотент спел вам ту же песню, что и она!
«О ком это он? — удивилась я. — Первый раз слышу о дружках-импотентах, да еще престарелых. Любовник, что ли? Но Ксения Давыдовна не была похожа на женщину, у которой вообще может быть любовник. Тут что-то другое…».
— Я, собственно, надеялась, что вы мне поможете разобраться в том, что он мне сейчас наговорил, — сказала я, придав своему взгляду выражение сожаления. — Я не привыкла верить на слово, особенно тому, что один мужчина говорит про другого.
