— Делай свое дело, придурок! — прошипела Эмили. — Нет времени поработать скальпелем, не так ли? Тут уж тебе не до рисунков.
— Дочка Стили Дэна Дикона, — отвечал он спокойно, внимательно следя за двумя фигурами, бегущими к ним через площадь. — Посмотрите, какая она стала красавица и умница. Но разве Диконы не испортили тебе жизнь?
Вдруг он набросился на нее, крепкая рука схватила Эмили за горло, указательный и большой пальцы сжали сухожилие. Его лицо совсем рядом, он вновь холоден и расчетлив.
— Не попадайся мне больше, Крошка Эм, — раздался монотонный шепот. — Мне некогда отвлекаться на всякие пустяки.
Убийца был так близко, что Эмили видела пар, идущий из его рта. Одна щека у него дергалась, словно в тике.
— Кто ты такой? — спросила она, стараясь сконцентрировать внимание на заостренных чертах лица и голосе, пытаясь понять, какие воспоминания о нем таятся в глубинах ее памяти.
Мужчина обдумал вопрос. Что-то в нем явно позабавило его.
— Каспар, вредное привидение, — ответил он, отвлекшись на минуту, будто некая мысль пришла ему в голову. — Давай, думай, Крошка Эм. Нам обоим предстоит большая работа.
Потом он ослабил хватку, в последний раз взглянул на нее и побежал прочь от статуи монаха в капюшоне, исчезая в темноте переулка. Пропал из виду, подумалось ей, но не навсегда.
Эмили прислонилась к пьедесталу. Мысли бешено скакали в голове. Она прикоснулась к зверю. Он показался ей, хоть и не назвал себя. Теперь женщина знала наверняка: ее подозрения относительно неправильности подхода Липмана подтвердились. Преступник не родился таковым. Что-то изменило его, он сам знает об этом и, возможно, страдает от этого. Подобно философу, обращенному в каменную статую, возвышающуюся над ее головой, этот человек не боится правосудия. В каком-то смысле он стремится к нему.
Крошка Эм.
Никто не называл Эмили так с тех пор, как ей исполнилось двенадцать. Так звали ее родители и близкие друзья в те теплые, солнечные дни в Риме, когда мир еще не распался на части, был нов и человечен, когда в их квартиру на Авентино приходили незнакомые люди, принося с собой подарки, уделяя ей внимание, танцуя с ней в ярко освещенной белой гостиной под любую музыку, которая им нравилась.
Крошка Эм.
Кто-то приблизился к ней. Ник Коста. Умное лицо сейчас выражает тревогу и озабоченность. Он поднял из грязи пистолет, посмотрел на Эмили и вынул из кармана носовой платок:
— Вот возьми.
Только теперь она почувствовала боль и провела языком по опухшей нижней губе. Слава Богу, болит не очень сильно.
— Спасибо. Где ты пропадал, черт побери?
— Искал. Место тут большое и темное.
Эмили кивнула:
— Не спорю.
Ничего подобного с ней еще не случалось в течение всей жизни. В Бюро ее тоже к такому не готовили.
— Я потеряла девочку. Ник. Прости. Ничего не могла поделать.
Коста не произнес ни слова. Казалось, это обстоятельство его не очень беспокоит.
Прибыл Джанни Перони. Он слегка задыхался, и по выражению его лица Эмили поняла, что полицейский рад видеть ее живой и невредимой. Ей нравились эти мужчины. Еще как. Голова кружилась. Она с трудом держалась на ногах. Только бы не заплакать.
Рядом с Перони стояла Лейла. Девочка сразу же подошла к Эмили, заглянула ей в глаза, как бы тем самым благодаря, и показала наручники, болтающиеся у нее на руке.
— Сейчас сниму, — кивнула Эмили Дикон. — После…
«После того, как мы поговорим, — хотела она сказать. — После того, как я в качестве агента ФБР допрошу тебя, прикидываясь, что все будет хорошо, просто классно, если только ты ответишь на несколько вопросов, предложенных тебе роботом ФБР». После…
Вдруг все огни погасли. Последнее, что она помнила, была рука Ника Коста, который не дал ей удариться головой о твердый булыжник мостовой.
Тишина царила в квартире, находящейся высоко вверху над переулком неподалеку от палаццо Боргезе. Моника Сойер дергалась и корчилась под тяжелым одеялом, какие-то смутные тени мелькали в ее голове, невидимые фигуры совершали странные поступки, логику которых они не собирались объяснять ей в этом запутанном сне. Тревожном и притягательном. Раньше ей ничего подобного никогда не снилось. Вот почему Моника каталась по кровати, переворачивалась с боку на бок и время от времени стонала. Ее одолевали страхи и дурные предчувствия. Она потела в своем ярко-красном нижнем белье, подаренном ей Харви во время краткого отпуска на Мауи. Он хотел оживить их увядающий брак.
Харви.
Его имя неприятно поразило ее, как резкий диссонирующий звук, прозвучавший вдруг в восхитительной, зажигательной, ужасающей симфонии.
Ярко-красный был цветом Моники. По крайней мере так считал Харви. В ярко-красной одежде она походила на шлюху, и это ему нравилось.
— Харви, Харви, — шептала Моника, не зная, то ли хочет призвать его сюда, то ли нет. Эх, зря она так напилась. Виноградное вино, которое римляне пили во времена Вергилия, еще бродило у нее в голове. — Посмотри на меня сейчас. Посмотри на…
Она резко вздрогнула, дернулась и проснулась. Ее ум работал на удивление четко, только одна странная мысль застряла в голове. Не Харви она звала сюда в своем необычном сне, будто демона, порожденного некой темной стороной сознания. Нет, она призывала Питера О’Мэлли.
Который ушел смотреть церкви.
Только он их не ищет. Сейчас с некой похмельной ясностью Моника поняла то, что таилось от нее во время его присутствия здесь. Питер О’Мэлли не настоящий, не тот, за кого себя выдает. Священники не болтаются по барам и не вкрадываются исподволь в доверие к незнакомым женщинам. Они ничего не знают о вине и пище. Святые отцы не умеют очаровывать женщин и не проникают им в сознание с такой дьявольской хитростью. И они спят по ночам. Моника понимала, что обязательно проснулась бы, вернись он обратно. Даже пьяная она погружалась лишь в легкую дрему и просыпалась при малейшем шорохе.
Ничего толком не сходилось в его рассказе. Не тот он человек, который может приглядывать за монахинями в Орвието или в любом другом месте. Питер О’Мэлли — одинокий и бездомный волк, рыскающий налегке, с одной лишь маленькой черной сумкой в руках, по улицам Рима. Если бы не жесткий воротничок, «ошейник», какие носят священники, у нее не хватило бы смелости пригласить его к себе. Моника вдруг почувствовала себя глупой и обиженной девочкой.
— Он мошенник, — спокойно сказала она самой себе, удивляясь, что не испытывает ни малейшего чувства страха.
«Ты ведь надеешься, что он вернется и…»
— Нет, — проговорила она вслух. И тут же вспомнила, что мужчина взял с собой ключи от квартиры. В данных обстоятельствах нельзя было совершить большей глупости. Она в чужом городе, ни слова не знает по-итальянски, даже полицию не сможет вызвать в случае необходимости. Моника взглянула на часы и подумала, сколько времени сейчас может быть в Сан-Франциско, где скорее всего находится Харви в данный момент.
