Дом был огромен и слишком велик для одного человека, а Мессина жил один. Жену хозяин потерял пять лет назад — умерла от какой-то болезни. Артуро тут же рассказал гостям, что это владение передавалось в их семье из поколения в поколение, после того как прадед приобрел его лет восемьдесят назад. И весь дом — от роскошно отделанного холла на первом этаже до гостевых комнат на третьем, маленького, но безупречного и ухоженного сада позади и вида на Дуомо — скорее напоминал небольшой дворец. А когда Эмили поинтересовалась, как он проводит время, Артуро попотчевал обеих многочисленными историями о походах по девственным, необитаемым холмам, об охоте, о рыбалке в местных реках, о вылазках с друзьями из квестуры в отдаленные городки и посещении тамошних ресторанов. Орвьето, видимо, был очень подходящим местом для отставных полицейских. Двое таких заехали в тот же день после полудня: один напросился на кофе с целью, как решила Эмили, поглядеть на неожиданных гостей, второй привез пару фазанов на ужин. Артуро Мессина отнюдь не страдал от одиночества. И обид за прошлое не держал. Его совершенно идиллическое пребывание вдали от Рима казалось слишком безоблачным, чтобы быть таковым на самом деле, но так лишь казалось — пока он не отвел Эмили в сторонку и не показал содержимое пакета, пришедшего в тот день от Фальконе.
Гостья с опаской посмотрела на герб квестуры Рима на конверте. А когда открыла, Мессина бросил лишь один взгляд на сопроводительную записку, а потом направился к серванту, что-то достал и положил на стол. И это тут же перенесло американку в те дни, когда она проходила подготовку в школе ФБР в Лэнгли, да с такой непреложностью, что Дикон даже испугалась.
— Артуро, это же телефон для конференц-связи!
— Даже такой старикан, как я, знает, в какое время живет, — смеясь, ответил хозяин. — Вот и стараюсь идти в ногу со временем. Кроме того, если Лео Фальконе желает затянуть вас в это дело, я уж точно смогу составить вам компанию. Я ведь уже вел его однажды, помните?
— Но…
— Что? — Карие глаза уставились на Эмили. — Ох, да ладно вам! Ничего личного здесь нет. Разве я выгляжу как человек, которого гложут старые обиды? И даже если так, разве дело того не стоит?
— Но это ведь не совсем мое решение, не так ли?
— Я поговорю с Лео, когда будет подходящий момент. Согласны?
Гостья промолчала. Не была даже уверена, хочет с этим согласиться или нет.
— Вы уже готовы к предстоящему событию, разве не так? — мягко спросил Артуро.
Нездоровой она не выглядела. Даже беременной не выглядела. Просто устала. Крошечное недомогание, ничего особенного. Все скоро исчезнет, и к ней вернется вид розового бутона, который она сама всегда ожидала видеть на лицах беременных женщин.
И вот гостья и хозяин вдвоем принялись изучать документы, что еще до ее приезда прислал Фальконе. Дело Браманте, как очень скоро убедилась Эмили, поднимало множество весьма интригующих вопросов, многие из которых, как с готовностью признал Артуро Мессина, так и не были расследованы в свое время. Такое нередко случается в ходе сложных дел, и это одна из причин того, что в полиции всегда имеются «глухари» и есть специалисты, занимающиеся их анализом. Сторонний глаз видит не только новые возможности в деле, но замечает и старые, которые не были использованы или остались просто не замечены. И зачастую оказывались самыми многообещающими.
ГЛАВА 26
Беатрис встала и подошла к маленькой раковине с единственным краном. Из полки над ней вытащила бутылку — дешевый бренди — и налила полный стакан. Потом вернулась, села напротив гостей и медленно отпила большой глоток.
— Мне потребовался целый год, чтоб набраться мужества спросить его про это, — в конце концов ответила она. — Джорджио не тот человек, которому легко задавать вопросы. Полагаю, вы это уже знаете.
Фальконе почувствовал, как внезапно поднявшаяся внутри волна гнева слабеет и оседает. Он уже ненавидел себя за то, что так давит на несчастную. И это понимание явилось для него чем-то совершенно новым.
— И вы получили ответ?
Ей было очень трудно говорить. Браманте уже плакала, несмотря на все усилия сдержаться, и явно стыдилась слез при посторонних.
— Он сказал мне… что бывают такие моменты в жизни человека, когда ему нужно начинать взрослеть. Это было все, что Джорджио сказал на этот счет. А потом заявил, что хочет получить развод. Побыстрее. Без всяких осложнений. Вот такая мне вышла награда за вопрос. И говорить больше было не о чем. Да и теперь тоже. Все, с меня довольно, Фальконе. Пожалуйста, уходите.
Таччоне пытался высмотреть что-то на старом, вытертом ковре. Роза аккуратно засовывала блокнот в сумку, явно желая поскорее убраться отсюда.
Фальконе резко вытащил блокнот из сумки и вложил ей обратно в руки, а потом ткнул карандашом, который Прабакаран все еще держала в пальцах, в бумагу.
— И что это означало, как вы думаете? — продолжал настаивать инспектор. — Что Алессио настало время как-то «взрослеть»?
— Он же был еще ребенок! Красивый, неуклюжий, избалованный, жестокий до кровожадности, вредный и проказливый маленький мальчик! И… — Беатрис откинула голову назад, словно это могло помочь ей остановить слезы. — И Джорджио любил его больше всего на свете. Больше, чем меня. Больше, чем себя. Не знаю, что это означало. Все, что я знаю…
Хозяйка замолчала, чтобы вытереть глаза рукавом грубого кардигана.
— …В тот день умер не только мой сын. Я не знала того человека, что сидел в тюремной камере. Не знала того человека, к которому ходила на квартиру, тут, за углом. Он только внешне выглядит как Джорджио Браманте. Но что-то в нем изменилось, человек стал другим. Не тем, кого я любила… люблю. Вы вот всегда аккуратно подбираете слова. Потом составляете из них фразы. И рассказываете свои истории всему этому вонючему миру. В конечном итоге, — тут ее испещренное горькими морщинами лицо вновь искривилось, и хозяйка злобно уставилась на Лео через узкую маленькую комнату, — вы ведь именно этим занимаетесь, не так ли?
— Пока кого-то забивают до смерти, а я сижу за дверью и кручу пальцами от безделья? — спросил Фальконе. — Да, конечно. А еще я стараюсь отлавливать уголовников до того, как они причинят больше вреда, чем уже успели причинить. В надежде уменьшить зло, которое люди готовы причинять друг другу, даже если у них нет особого желания делать это самостоятельно. Может, дурацкая идея.
Он с трудом поднялся на ноги и неуклюже пересек комнату. Потом наклонился и взял руки Беатрис в свои. Несчастная застыла. Пальцы инспектора легли на грубую ткань старого кардигана, который хозяйка туго натянула на ладони.
— Вы позволите?
И осторожно сдвинул дешевую ткань, открыв запястья. Полицейский уже знал, что увидит, уже знал, почему женщина вроде Беатрис будет прятать руки в длинных, растянутых рукавах.
Рубцы на запястьях были видны совершенно четко. Некоторые свежие, темно-красные, неглубокие, не такие, как раны, нанесенные человеком, стремящимся покончить с собой. Она сама наносит себе эти увечья, понял следователь, и наносит их регулярно. И весьма возможно…
