К воплям красотки прибавилась жуткая, подвывающая музыка. Шпон не услышал тихого скрипа в замочной скважине. Через минуту надежная стальная дверь бесшумно распахнулась.
– Как у тебя дела? – спросил лощеный усатый чеченец, присаживаясь на тахту рядом с Артуром.
Еще ни разу в жизни заказчики не приходили к нему с предварительной проверкой. Это было так дико и странно, что Шпон не успел даже испугаться. И хорошо, потому что гости могли истолковать его испуг превратно.
– Все нормально, – ответил он, удивленно хлопая глазами, и добавил с любезной улыбкой: – Кофе хотите?
Они не отказались. Прошли на кухню. Их было всего двое. Одного, маленького, круглого, с глянцевой лысиной и масляными заплывшими глазками, Артур знал. Второго, усатого стройного красавца, видел впервые.
– Где он? – спросил усатый, закуривая.
– В Москве, – пожал плечами Артур, – лечится.
– Он уже во Владике, – оскалился толстяк, – живой и здоровый.
– Это нехорошо, Шпон, – вздохнул красавец, даже с некоторым сочувствием.
Артур почувствовал, как бледнеет. Он был уверен, что Михо еще здесь, в Москве.
Ладони стали мокрыми, между лопаток, под теплой ковбойкой, пробежала ледяная струйка пота. Что это? Блеф? Проверка? Или Артура подвели его информаторы? Нет, не мог Михо улететь таким образом, чтобы Шпон не узнал об этом. Если бы он появился во Владике, Шпону бы тут же сообщили. Были у него свои надежные люди в аэропорту. Значит, это все-таки блеф. Чеченцы торопят Шпона, пугают, хотят показать, какие они крутые.
Хорошо, что гости не видели лица Артура. Он стоял к ним спиной и помешивал кофе на плите. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя.
– Клиент в Москве, – произнес он, развернувшись к ним со спокойной улыбкой, – лечение только началось. Даже если он слетает во Владик на пару дней, все равно вернется. Никуда не денется. Спешить не стоит. Я свое дело знаю.
Гости не сочли нужным возражать. Не стали задавать вопросов. Они поверили, но не столько словам, сколько интонации, твердому прямому взгляду. Люди агрессивные, амбициозные, они легко поддавались внушению. Для такого тонкого психолога, как Артур, это было очевидно. Ну и, кроме того, они знали, что обмануть их, вольно или невольно, мог лишь самоубийца. Шпон не был похож на самоубийцу.
* * *
Москва, 1998
Наверное, если бы Кирилл не так сильно волновался и рассмотрел ее лицо внимательней, то заметил бы, что она все-таки изменилась. Не могла не измениться. Столько лет прошло. Но у него перед глазами была все та же рождественская девочка.
Они столкнулись во дворе. Вика шла от подъезда к своей машине, опустив голову, глядя под ноги. Шла одна, без охраны. В последнее время ее постоянно сопровождали два мрачных мордоворота.
«Скотина, – думал Кирилл о ее муже Михо, – ты ведь ее подставляешь, сволочь. Ты понимаешь, что делаешь? Как только возле человека появляются такие вот тупые качки-телохранители, он становится страшно уязвимым. Это как желтый сигнал светофора. Это даже не первый, а второй звонок. Нет, я тебя точно убью, гад, бандюга безмозглая!»
Кирилл не знал, что утром Вика отправила двух качков к мужу в больницу, заверив их и его, что выходить из дома сегодня не собирается. А ему, Михо, дополнительная охрана не помешает. Пусть двое постоянно дежурят в палате, и еще двое у дверей клиники. В конце концов, ее никто пока убивать не собирается, а его могут, в любой момент.
Было скользко, грязно, как бывает в Москве зимой, когда сначала метель, потом оттепель, а за ней мороз, и дворники не успевают разгрести ледяные комья. Она ступала очень осторожно в своих белых сапогах на тонких шпильках, и все-таки поскользнулась. Кирилл едва успел подхватить ее.
Секунду они смотрели друг на друга. Глаза ее потеплели, ему показалась, она узнала его и даже обрадовалась. Или просто была благодарна случайному незнакомому человеку за то, что поддержал, не дал свалиться в ледяную грязь?
– Спасибо, – произнесла она, мягко освобождая локоть.
– На здоровье, Вика, давайте я провожу вас до машины.
– Откуда вы знаете, как меня зовут? – она удивленно улыбнулась.
– Я живу здесь, в этом подъезде. У вас когда-то была собака, белая салюки.
– Грета. Она давно умерла. А у вас... погодите, дайте вспомнить... овчар, здоровенный такой, но очень добрый. Дик, кажется. Женщина, которая с ним гуляла, ваша мама?
– Бабушка. Дик тоже умер, еще раньше вашей Греты. Кстати, меня зовут Кирилл.
– Очень приятно. Простите, Кирилл, мне пора.
Они уже дошли до ее машины, белой «Тойоты». Она достала ключи из сумочки, отключила сигнализацию.
– Еще раз спасибо. Всего доброго, – она опять улыбнулась, села в машину, захлопнула дверцу.
«Только бы у нее не завелся мотор, – подумал он с детским отчаянием, – только бы она не смогла сразу уехать!»
Но мотор завелся. Машина у жены воровского авторитета Михо была отличная. Выезжая в переулок, она оглянулась и помахала ему рукой в белой перчатке.
Кирилл не сразу вспомнил, зачем вышел из дома, а, вспомнив, побежал, тяжело топая по ледяной грязи. Ему срочно надо было в аптеку. В кармане его куртки лежал длинный список лекарств. Бабушка болела. Наверное, она умирала, но он не хотел себе в этом признаться. Он не отдавал ее в больницу, ухаживал сам, иногда его сменяли тетки, двоюродная Зоя и троюродная Вера. Но они были уже старые, быстро уставали. А никого чужого бабушка к себе не подпускала.
Кирилл несколько месяцев назад вернулся из Чечни. Эта война сожрала пять лет его жизни и закусила остатками юношеских иллюзий. Он знал, что разобраться с чеченской проблемой можно было в три дня. Имелось достаточно сил, чтобы погасить конфликт раз и навсегда. Однако долгая война была источником огромных доходов. Кровь восемнадцатилетних русских мальчиков из Тулы, Орла, Саратова становилась пачками долларов, чистым золотом в чьих-то банковских сейфах. Политические лозунги, борьба свободолюбивого народа Ичкерии за независимость, права русскоязычного населения, безопасность границ – все было блефом. На самом деле, происходила зверская криминальная разборка на государственном уровне. Дело было не в демократии и диктатуре, не в религиозных противоречиях, а в рынке наркотиков и оружия, в дележе сфер влияния, в банальном бандитском беспределе, за который почему-то проливалась кровь.
Кирилл отправился в Чечню уже без всяких иллюзий по поводу своей профессии.
Просто другой профессии у него не было. Он умел только воевать. В Чечню отправляли тысячи новобранцев, обреченных стать пушечным мясом. Он учил воевать их. А точнее, он учил их выживать на войне.
Его величество Государство может быть окрашено любой краской – красной, белой, коричневой. Не столь важно, какого цвета флаг развивается над твоей головой, под музыку какого гимна положено стоять, вытянувшись в струнку.
