27 декабря Амин устроил в своем дворце официальный прием по случаю ввода советских войск. Нелегал, подполковник КГБ, азербайджанец, в совершенстве владевший фарси, был заранее внедрен в близкое окружение диктатора, и как раз в конце осени 1979-го ему удалось получить почетное место дворцового повара.
Именно он подсыпал яд в еду Амину во время торжественного обеда. А потом был разыгран спектакль. Явились советские врачи, стали оказывать Амину помощь. Когда ему промывали желудок (процедура интимная, неэстетичная и вонючая), начался штурм.
«Ты ведь понимаешь, что тебе там придется убивать по-настоящему? Думаешь, ты готов к этому? Ты, отличник боевой и политической подготовки, готов всаживать пули в чужие головы и животы? »
Никто не задавал Кириллу этих вопросов. Никто бы не решился. Он самому себе их задал. Но отвечать и, вообще, думать уже не осталось времени.
По дворцу прямой наводкой били зенитки. Снаряды не пробивали толстые стены, они рикошетили, лупили по своим и только мешали штурму. БТР, на котором ехал к дворцу Кирилл, был подбит почти сразу, и остаток пути до «мертвой зоны» возле центрального входа пришлось бежать, пригнувшись, под шквальным огнем гвардейцев Амина. Рядом с Кириллом падали его товарищи. Земля тряслась под ногами. Бежать и стрелять, больше ничего не оставалось. Никакого тыла не было. Позади пустыня, впереди смерть. Силы оказались неравными. За спиной каждого убитого гвардейца вставали еще трое, четверо и поливали все вокруг автоматным огнем, швыряли гранаты. Их, афганских гвардейцев, оборонявших дворец, было в четыре раза больше, чем советских спецназовцев, штурмовавших его. По всем законам воинской науки при таком соотношении атаковать нельзя. Однако атаковали, перли вперед, сами не зная, зачем, ради чего.
Кирилл не помнил, как оказался внутри. Там шел бой за каждый метр. Сквозь грохот стрельбы он услышал крик полковника Бояринова у самого уха:
– Связь! – орал полковник. – Связь, твою мать! Пошли!
Кирилл понял, что надо взорвать узел связи. Если гвардейцы вызовут подкрепление, то все. Никто из спецназовцев живым из этого ада уже не вырвется.
Лицо полковника было черным, только глаза и зубы сверкали. Дверь, обитую сталью, удалось открыть, прошив замок очередью. Попутно Кирилл успел уложить двух гвардейцев.
– Молодец! – рявкнул полковник.
Они принялись выдергивать шнуры из розеток, бить прикладами телефонные аппараты, Кирилл вытащил нож, чтобы разрезать несколько толстых кабелей, о которые чуть не споткнулся.
– Нет! – крикнул полковник. – Гранатами забросаем!
Быстро покидали гранаты, закрыли дверь, успели упасть на пол. Когда рвануло, Кирилл решил, что все. Его нет больше. Звук взрыва оборвался, стало странно тихо. Вокруг летали какие-то белые хлопья, и внутри облака на мгновение появилось лицо Вики. Она улыбнулась ему, помахала рукой и тут же исчезла. Кириллу показалось, что опускается крышка гроба. Он успел удивиться, почему его хоронят так скоро, прямо здесь, в коридоре дворца. Что-то резко толкнуло его в бок. Он откатился, и в этот момент крышка, то есть оцинкованная дверь узла связи, выбитая взрывной волной, бесшумно рухнула на пол, именно туда, где он лежал секунду назад, уверенный, что уже умер.
– Цел? Вставай, мать твою! Чего разлегся?! – орал Бояринов.
Кирилл не слышал его голоса, но понимал по губам. Их специально учили этому, совсем недавно. Он смотрел на рот полковника, залитый кровью. Во время штурма от взрывов у многих бойцов начинала идти кровь из носа и ушей.
– Я ничего не слышу! – закричал Кирилл.
По тому, как поморщился и отпрянул полковник, он понял, что вопит во всю глотку. Но вместо собственного голоса для него звучала все та же странная волнистая тишина.
– Ерунда! Контузия! – беззвучно ответил Бояринов.
Они поднялись и помчались по коридору. По дороге вышибали ногами двери, швыряли гранаты, а когда гранаты кончились, прошивали каждую комнату автоматными очередями. Внезапно выбежали в большой зал. На полу под ногами хрустело стекло. Полковник успел дернуть Кирилла за руку, чтобы тот не открыл стрельбу. В глубине была стойка бара.
– Отставить, – скомандовал полковник, – там наши.
Далее перед Кириллом разыгралась немая сцена. Из-за стойки появилась лысая голова. На лице марлевая маска, почерневшая от копоти. Потом еще голова, с седым ежиком волос, без маски. Кирилл узнал доктора Кузнечикова, с которым летел в Кабул в одном самолете несколько дней назад. Кузнечиков что-то говорил. Бояринов молча слушал, кивнул пару раз. И тут из-за стойки вышел третий человек. Черный, широкий, с большим грубым лицом, украшенным жирной полоской усов. На нем не было ничего, кроме белых трусов с надписью «Адидас» и голубой рваной майки. Он был весь покрыт курчавой черной шерстью. В поднятых руках держал флаконы капельниц с физраствором. Из подмышек торчали густые волосы, как две курчавые бороды. В вены все еще были воткнуты иглы.
Кирилл понял, что перед ним Амин. Кузнечиков и второй врач подошли к голому диктатору и осторожно извлекли из его вен иглы, приклеенные кусочками пластыря. Амин кричал, но из-за усов Кирилл не мог разглядеть его рот и прочитать по губам. Через минуту рядом появился гвардеец в нарядной, но грязной форме и что-то сказал Амину. У того перекосилось лицо, он оскалился, схватил первое, что попалось под руку, тяжелую железную пепельницу, и запустил в гвардейца. Тот едва успел увернуться.
И тут началась стрельба. Кирилл не услышал, а почувствовал, как завибрировал воздух. Позади стойки было еще две двери, в них ворвалась свежая партия гвардейцев.
Бояринов открыл рот, хотел крикнуть что-то, но упал, увлекая за собой Кирилла. Полковника прошило очередью. Падая, он вцепился в курсанта и тем самым спас ему жизнь. Пуля, предназначенная Кириллу, попала не в грудь, не в голову, а всего лишь в плечо.
Он очнулся в санитарном самолете, и вокруг была все та же волнистая гулкая тишина. Узнал, читая по губам, что Бояринов погиб, что штурм дворца длился всего лишь сорок пять минут. Амин убит в перестрелке. Операция прошла успешно, несмотря на значительные потери среди личного состава, и тем, кто уцелел, светят ордена и звездочки на погонах.
Слух вернулся к нему в госпитале. Он услышал бой курантов по радио, хлопок пробки, смех, звон бокалов. Дежурные сестры чокались шампанским прямо в палате.
– Ну, хочешь? Глотни! С Новым годом тебя!
Над ним с бокалом в руке стояла его рождественская девочка. Белый халатик туго стянут поясом на тонкой талии. Из-под шапочки выбилась длинная пепельная прядь.
– Вика, – прошептал он.
У него было все в порядке со слухом. Он даже слышал, как шипит сладкая пена в бокале. Но вот зрение ему изменило.
– Меня Тамара зовут, – обиженно сказала сестра.
На самом деле, из-под ее шапочки выбивалась не пепельная, а рыжая прядь, и глаза были не дымчато-голубые, а зеленые. Веселая рыжая толстушка Тома, курносая, круглолицая. Конечно, он должен был узнать ее, она делала ему уколы, давала таблетки. Но в первую минуту наступившего 1980 года на край его койки присела Вика, и бокал с новогодним шампанским поднесла к его губам рука рождественской девочки.
