Она наклонилась над спавшим и нежно поцеловала закрытые веки. Потом поспешно оделась, так как хотела вернуться к себе до наступления утра. Не так-то просто ей было одеться, тесемки были разрезаны.
Справившись с одеждой, Катрин выскользнула в коридор, спустилась на цыпочках по каменной лестнице. Небо начинало светлеть. Дозорные спали, облокотившись на свои пики. Катрин вернулась к себе в комнату, не встретив ни одной живой души. Поспешно сбрасывая одежду, молодая женщина со сладким вздохом скользнула в свежие простыни. Она чувствовала себя усталой, до предела разбитой целой ночью любовного жара, но в то же время странным образом она избавилась от всех призраков и теперь засыпала почти счастливой. Конечно, это не было тем опьяняющим и чудесным отрешением, которое давал ей только Арно. В руках этого единственного человека, которого Катрин только и любила в жизни, она забывалась, растворялась в счастье. Но в эту ночь та глубокая нежность, которую она испытала к Готье, ее страстное желание вырвать его из угрожавшего тумана безумия и болезненный голод ее молодого тела заменили настоящую страсть. Она обнаружила, какое успокоение для тела и души могла дать любовь пылкого и искренне влюбленного мужчины… Даже беспокоившая загадка Фра Иньясио смягчилась, и до какой-то степени она освободилась от мистики…
Что же до того, что за этим последует, какие изменения принесет эта ночь, во что выльются ее взаимоотношения с Готье, Катрин отказывалась об этом думать. Не теперь… Позже… Завтра! А сейчас она так устала, так устала… Ей так хотелось спать! Веки смежились, и она провалилась в счастливое небытие…
Легкое прикосновение чьей-то руки к ее животу, ягодицам разбудило Катрин. Было еще очень рано. Свет едва голубел в окне комнаты. Сонный взгляд Катрин обнаружил сидящую на кровати фигуру, но она не сразу узнала своего гостя. Рассветная прохлада и легкое прикосновение руки, которая продолжала ее ласкать, вернули ее к действительности. Простыни и одеяла были отброшены в ноги, она лежала нагая, поеживаясь от холода. В тот же момент фигура наклонилась над ней. Онемев от ужаса, Катрин, наконец, увидела, что это был Томас де Торквемада. В полном ужасе Катрин уже готова была закричать, но его рука грубо легла ей на губы… Она попыталась сбросить ее, напрасно… Ногти поцарапали ей грудь, сильный удар коленки заставил раздвинуть ноги, и сразу на нее обрушилось влажное от холодного пота едко пахнувшее голое тело.
Катрин тошнило от отвращения, она извивалась под мальчишкой. Он царапал ее, она застонала. А он тихо насмехался:
– Нечего притворяться, потаскуха!.. Я тебя видел ночью в башне с твоим слугой!.. А! Там ты небось отдавалась с радостью, мерзавка поганая! Мужчины тебя хорошо знают, бесстыдница? Ну же, показывай мне, что ты умеешь!.. Сейчас моя очередь… Целуй меня! Шлюха!..
Он перемежал свою ругань слюнявыми поцелуями и глухими стонами. Он удерживал молодую женщину, зажав ей рот железной ладонью, и пытался судорожно овладеть своей жертвой, но это у него не выходило. Под костлявой рукой, которая давила ей на губы, Катрин почувствовала, что совсем задыхается. Как он был отвратителен!
На миг рука чуть ослабла. Она воспользовалась этим и постаралась укусить ее. Томас закричал и инстинктивно отдернул руку. Тогда Катрин изо всех сил завопила, как зверь на краю гибели… Мальчишка принялся ее бить, но ему не удалось заставить ее замолчать, и теперь он сам принялся кричать так же громко, как и она, во власти настоящего приступа слепой ненависти. Катрин едва расслышала стук в дверь, затем последовали сильные удары, раздался мощный треск ломавшегося дерева. Она увидела Жосса, который рванулся к ней на помощь. Бывший бродяга устремился к кровати, выхватил оттуда Томаса и принялся дубасить его. Спрятавшись за занавески кровати, Катрин закрыла глаза, чтобы не видеть драки, но слышала глухие удары кулаков Жосса по голому телу пажа, при этом Жосс не скупился выливать на гнусного мальчишку фонтан отборных ругательств.
Последний удар кулака, последний пинок ногой по худому заду молодого сатира, и вот Томас в чем мать родила был выброшен в коридор. Едва приземлившись, он тут же бросился бежать, пока Жосс, бурча ругательства, пошел вытаскивать из-за шкафа обеих служанок, которые, прибежав на шум, забились туда от страха. Он показал им на Катрин: та свернулась у себя в кровати в клубок, натянула простыни и смотрела на них полными ужаса глазами.
– Займитесь мадам Катрин! Я пойду скажу господину архиепископу, что я думаю о его драгоценном паже. Отвратительный гаденыш! Вам не очень больно, мадам Катрин? Он же избивал вас, как озверелый, когда я ворвался!
Ровный голос парижанина вернул Катрин самообладание. Она даже попыталась ему улыбнуться.
– Ничего серьезного. Спасибо, Жосс. Без вас… Господи! Какая гадость! Я долго не забуду этого кошмара! – добавила она, готовая расплакаться.
– Наверное, в этого Томаса вселился дьявол. Мне жаль тот монастырь, куда он себя прочит, я даже жалею Бога! В этом мальчишке он получит гнуснейшего служителя!
Задумавшись и нахмурив брови, Жосс словно врос в пол посередине комнаты, уставившись невидящим взглядом на солнце, которое теперь уже сияло с лучистым ликованием наступившего дня. Неожиданно он прошептал:
– Мальчишка получил хорошую взбучку, мадам Катрин, но лучше вам поскорее уехать. Как только Готье сможет ехать…
– Он может, я думаю, ехать. К нему вернулась память.
Жосс Роллар поднял брови, бросая на молодую женщину искренне удивленный взгляд.
– Выздоровел? Но ведь вчера еще, перед тем как стали гасить огни, я зашел к нему, и он все еще был в том же состоянии.
Катрин, царапины которой разглядывали служанки, почувствовала, что начинает краснеть. В смущении она отвела глаза.
– Чудо произошло этой ночью! – только и сказала она.
Наступило короткое молчание, которое довело до предела смущение и замешательство Катрин.
– Ах так! – в конце концов сказал Жосс. – Тогда отправляемся в путь.
Он вышел из комнаты, оставив Катрин заботам служанок.
* * *
Через час у нее в комнате появился дон Алонсо. Он казался еще более нервным и возбужденным, чем когда-либо. Хозяин дома высказал молодой женщине красноречивые и многословные извинения.
– Это печальный инцидент, моя дорогая. Завтра же этот мерзавец уедет в доминиканский монастырь в Сеговии, куда он рвется.
– И я тоже хотела бы уехать завтра.
– Как? Уже? А ваш слуга?
– Он вполне в состоянии продолжить дорогу вместе с нами. Я вам многим обязана, монсеньор! За вашу доброту, щедрость…
– Ну-ну! Это уж вы оставьте…
Какой-то миг он смотрел на молодую женщину. Одетая в черный бархат, который закрывал ее до подбородка, она была воплощением достоинства и изящества.
– Ну что же, летите дальше, прекрасная птица! Но я буду скучать по вашему обществу! Ваше присутствие привнесло солнечный свет в этот суровый замок… Я прослежу за подготовкой вашего отъезда.
