Продолжая свои расспросы, генерал выяснил, что молодой
кинооператор помимо профессиональных обладает многими другими достоинствами:
альпинист, каратист, активный общественник и член бюро горкома комсомола.
- Ну, вы как будто специально рождены для нас! - генерал
всплеснул руками совершенно по-штатски.- Мы хотим запечатлеть нелегкий труд
наших воинов-интернационалистов, и поэтому нам нужен талантливый оператор. Мы
хотим показать жизнь наших воинов в горных условиях, и поэтому ваш
альпинистский опыт будет как раз кстати. И наконец, нам нужны люди идейно
закаленные, преданные нашим идеалам и готовые отдать за них жизнь.
- Вы собираетесь послать меня в Афганистан? - спросил Петя
упавшим голосом.
Улыбка первый раз сползла с лица генерала.
- Молодой человек,- сказал он тихо,- вы знаете, что в армии
лишних вопросов не задают.
Все в жизни взаимосвязанно. Если бы Кукуша не встретилась с
Иваном Федосеевичем, внук Лукина не был бы вызван в военкомат. Если бы он не
был вызван, то и его дедушке незачем было б ходить туда же. Если бы он туда не
ходил, зачем бы Лукин звонил Андрею Андреевичу Щупову? Результатом всех этих
встреч и звонков было срочное изготовление в промкомбинате Литфонда СССР по
спецзаказу шапки пыжиковой пятьдесят восьмого размера.
Когда пришла моя очередь посетить Ефима, я уже знал, что
шапку он получил. Что Петр Николаевич Лукин лично доставил ему эту шапку в
палату, сидел у него, рассказывал ему о своем боевом прошлом. Этим благородным
поступком Петр Николаевич утвердил свой авторитет среди писателей. Все-таки
хотя и кагебешник, а человек неплохой, не то что некоторые. Нет, конечно, если
ему прикажут расстрелять, он расстреляет. Но сам, по собственной инициативе
вреда не сделает, а если сможет, так сделает что-то хорошее.
Ефим лежал в небольшой двухкоечной палате с выздоравливающим
стариком, который при моем появлении вышел. Голова Ефима была забинтована так,
что открытыми оставались только глаза, рот и нос с вставленной в него и
прикрепленной пластырем пластмассовой трубкой, другая трубка от подвешенного к
потолку сосуда была примотана бинтом к запястью правой руки. Я думал, что Ефим
полностью парализован, но выяснилось, что левая рука у него все-таки действует,
он ей гладил пыжиковую шапку, лежавшую у него на груди.
Не зная, чем его развлечь, я ему для начала рассказал о
шахматном турнире, выигранном его любимым гроссмейстером Спасским. Не видя
никакого интереса к турниру, переключился на рассказ о нашем управдоме, который
за проценты сдавал проституткам свою контору.
Ефим слушал вежливо, но в глазах его я увидел немой укор и
смутился. Мне показалось, что взглядом он спрашивал, зачем я рассказываю ему
такую мелкую чепуху, не имеющую никакого отношения к тому высокому переходу, к
которому он, возможно, готовился.
Устыдившись, я все же никак не мог сойти с колеи и рассказал
что-то уж совсем глупое, опять какую-то историю про Маргарет Тэтчер и Нила Кинокка,
причем историю, мною самим тут же и выдуманную. Наконец, почувствовав, что все
мои потуги не могут вызвать в больном ничего, кроме желания от них отдохнуть, я
решил, что пора и откланяться.
- Ну,- сказал я нестерпимо фальшивым тоном,- хватит, старик,
придуриваться. Следующий раз встретимся дома, покурим и перекинемся в
шахматишки.
Дотронувшись до его плеча, я пошел к выходу и уже взялся за
ручку двери, когда услышал сзади резкое и мучительное мычание. Я встревоженно
оглянулся и увидел, что Ефим манит меня пальцем здоровой левой руки.
- Умм! - промычал он и пальцем потыкал в шапку.
- Ты хочешь, чтобы я ее положил на тумбочку? - спросил я.
- Умм! - издал он все тот же звук и качнул рукой
отрицательно.
И на мой недоуменный взгляд еще раз потыкал в шапку и
показал мне два вяло растопыренных пальца.
- Ты хочешь сказать, что у тебя теперь две шапки?
В ответ он уже не замычал, а завыл, затряс раздраженно
рукой. Видно было, что его удручает моя непонятливость, а ему очень нужно
донести какую-то важную мысль.
- Умм! Умм! Умм! - исторгался из него беспомощный крик души,
и два полусогнутых пальца, как две запятые, качались перед моими глазами.
- А! - сказал я, сам не веря своей догадке.- Ты имеешь в
виду, что ты победил!
- Умм! - промычал он удовлетворенно и уронил руку на шапку.
Уходя, я еще раз оглянулся. Закрыв глаза и прижав к груди
шапку, Ефим лежал тихий, спокойный и сам себе усмехался довольно.
В ту же ночь он умер.
Хоронили Ефима по самому последнему разряду, без заезда в
ЦДЛ и без музыки. Был уже конец марта, светило тусклое солнце, и из-под
прибитого к стенам морга темного снега выползали медленные ручейки. Ворота
морга были распахнуты настежь, похоронный автобус запаздывал, среди толкущихся
вокруг гроба я встретил Баранова, Фишкина, Мыльникова и еще не помню кого. В
головах стояли Кукуша в черной шляпе и ниспадающей на глаза черной вуали и
Тишка, который в заложенной за спину руке держал (я обратил внимание) не
пыжиковую, а подаренную ему отцом волчью шапку. Голова Ефима была аккуратно
перебинтована, но все лицо оставалось открытым и выглядело умиротворенным. Я
положил к ногам покойника свой скромный букетик, обнял Кукушу и пожал руку
Тишке. Здороваясь с другими, я заметил и Трешкина. Он пришел, кажется, позже
меня и вел себя страннее обычного. Кособочился, дергался и озирался так, как
будто собирался что-то украсть или уже украл. Приблизившись к гробу, он
наклонился к покойнику, поцеловал его в забинтованный лоб, а потом долго и
пытливо вглядывался в застывшие черты, словно пытался прочесть в них что-то
понятное только ему.
Меня кто-то тронул за локоть, я оглянулся - Кукуша.
- Тебе не кажется, что он себя странно ведет? - прошептала
она, указав глазами на Трешкина.
- Он вообще странный,- сказал я и увидел, что Трешкин быстро
перекрестил Ефима, но не тремя пальцами, как обычно, а кулаком, а потом сунул
кулак в гроб, куда-то под шею покойного, и тут же выдернул.
- Ты видел? - шепнула Кукуша.- Он что-то туда положил.
- Сейчас выясним.
Я подошел к гробу и оглянулся на Трешкина. Тот внимательно следил
за моими движениями. На его глазах я сунул руку под шею Ефима и сразу же нашел
сложенный в несколько раз лист бумаги. Я вынул бумагу и стал разворачивать.
- Стой! Стой! - подлетел Трешкин.- Это не трогай, это не
твое.- И протянул руку.
- А что это? - Я убрал руку с бумажкой за спину.
- Неважно,- глядя на меня исподлобья, буркнул Трешкин.-
Отдай, это мое.
- Но вы,- приблизилась Кукуша,- не имеете права лезть в
чужой гроб без разрешения и класть посторонние предметы.
Она взяла у меня бумажку и развернула. Я заглянул через ее
плечо и увидел слово, написанное крупными косыми буквами и с восклицательным
знаком в конце: "Операция!"
