– Да, конечно, я помню.
Многочисленные путешествия по Германии слились в один бесконечный маршрут, я путаюсь, когда, в каком году, в каком городе проходило очередное чтение, но ту сумасшедшую поездку забыть невозможно.
Семь писателей из разных европейских стран за две недели объездили пол-Германии. Каждый день новый город, бесконечные выступления, скопом и по одному. Поезда, гостиницы, совместные завтраки, обеды, банкеты, общение нон-стоп.
Голландский романист постоянно спрашивал меня, почему у Достоевского так много диалогов. «Они болтают, болтают, бла-бла-бла, а я хочу продолжения истории». Француженка-феминистка, автор любовных романов, интересовалась положением женщин в постсоветской России. Итальянец по имени Нино из Неаполя, огромного роста осанистый старик с длинной серебряной шевелюрой, сочинял мистические новеллы, ни слова не понимал по-английски, но мы все равно общались. Мы пели, он – классические итальянские арии, я – старинные русские романсы. Обычно это происходило в тамбурах, во время долгих переездов. Он пел роскошно, я отвратительно. Слушать мое жалкое сипение было невозможно, но Нино требовал петь еще. Я пела. В любом случае, это занятие нравилось мне больше, чем треп о Достоевском и о положении женщин.
Единственным, но постоянным и благодарным слушателем наших с Нино тамбурных концертов был англичанин Д.К., очень известный писатель, лауреат кучи литературных премий, маленький, худющий, удивительно бодрый для своих восьмидесяти пяти лет. Мы подружились, даже переписывались потом. Кажется, именно здесь, в Тюбингене, возле готической ратуши, он спросил меня:
– Тебе не приходило в голову, что Ленин и Сталин – две самые интересные загадки двадцатого века?
– Приходило, не раз, – призналась я.
– Вот и попробуй их разгадать, – предложил Д.К. и одарил меня сияющей, совершенно младенческой улыбкой.
Я решила, что он шутит, вежливо улыбнулась и ответила шуткой на шутку:
– O’k, I’ll try.
– Да, да, попытайся, – Д.К. весело подмигнул, – конечно, загадку не разгадаешь, это невозможно, но если ты начнешь об этом думать всерьез, когда-нибудь напишешь большой роман.
– Вот ваша гостиница, – сказала фрау, – я зайду за вами через полтора часа.
Зданию было лет пятьсот. В номере половину комнаты занимала гигантская кровать под кружевным балдахином. Стены украшали затейливые вышивки в резных деревянных рамках и потертый гобелен с единорогом, между двумя высокими узкими окнами стояло массивное бюро, перед ним кривоногий широкий стул. Напротив кровати я увидела настоящий камин с черной, прокопченной пастью. У камина, в глубоком пухлом кресле сидел молодой Федор Федорович, на коврике у его ног лежал Адам.
– Ты неплохо устроилась, – сказал Агапкин.
Адам поднялся, зевнул, потянулся, помахивая облезлым хвостом, подошел ко мне, лизнул руку и принялся обнюхивать чемодан.
– Может, пойдем погуляем немного? – предложила я и почесала Адама за ухом.
Адам одобрительно тявкнул, энергично затряс ушами.
Мы спустились по старинной дубовой лестнице. Портье за стойкой кивнул и улыбнулся. Меня он, безусловно, видел, а их вроде бы нет. Когда мы вышли на улицу, я вопросительно взглянула на Агапкина.
– На этот раз никаких фокусов, – сказал он, – нам надо поесть, а невидимок в кафе не обслуживают.
Гулять по главной улице оказалось не так приятно, слишком много народу, толпы туристов плюс местные жители, которые высыпали из своих домов и лавок, чтобы поглазеть на витрины. Был ясный теплый субботний вечер, у ратуши раскинулась фермерская ярмарка. Торговали домашней колбасой, гигантскими солеными кренделями, овощами, свежей зеленью, сырами, парной свининой, разноцветными самодельными леденцами на палочках.
Рядом живой оркестрик играл Моцарта, кажется, что-то из «Волшебной флейты». Я поздоровалась с музыкантами, бросила в обувную коробку у ног скрипача несколько евриков. Скрипач приветливо моргнул мне. Это был оркестрик из Новосибирска, он тоже путешествовал по Германии, из города в город. Наши маршруты иногда пересекались. Неделю назад я встретила их в Бремене, постояла, послушала. Играли они отлично. В Мюнхене они меня узнали, мы поболтали немного во время их перерыва. Здесь, в Тюбингене, мы встретились как старые добрые знакомые. Виолончелист махнул мне смычком.
Закончив тему из «Волшебной флейты», они заиграли «Полонез» Огиньского.
– Ну, что ты застыла? – спросил Агапкин. – Времени мало.
– Я очень люблю эту музыку.
– Идем в кафе, там все слышно.
Адам побежал вперед, остановился у свободного столика уличного кафе метрах в тридцати от оркестра и чинно уселся возле стула.
– Ему паровые тефтели, мне куриный суп с вермишелью и яблочный пирог, – пробормотал Федор Федорович, заглянув в меню.
– Невидимок не обслуживают, – напомнила я.
Подошел официант. Федор Федорович на безупречном немецком сделал заказ. Для меня он заказал рыбное филе со шпинатом, хотя я не успела ничего выбрать.
– Здесь умеют готовить треску и шпинат, – заявил он и выложил передо мной небольшую стопку листов с распечатанным текстом, – читай.
– Погодите, я не понимаю, портье в гостинице вас с Адамом не видел, музыканты, кажется, тоже, а сейчас вы спокойно заказываете...
– Мы хотим есть, – сердито перебил меня Агапкин, – что касается гостиницы, тебе бы вряд ли понравилось, если бы портье сделал замечание, что номер твой оплачен на одного человека и с собаками в их отеле не селят. Да, кстати, я все правильно заказал для тебя?
– Можно было хотя бы спросить меня.
– Извини. В следующий раз так и сделаю. Читай, не отвлекайся.
«Владимир Ильич! Прошу назначить заседание Совнаркома на завтра не ранее девяти часов вечера. Завтра по всем районам крупные митинги по плану, о котором мы с вами уславливались; предупредите всех совнаркомщиков, что в случае приглашения или назначения на митинги никто не имеет права отказываться. Митинги начинаются с шести часов вечера».
– Эту записку написал Свердлов вечером в четверг, 29 августа, – объяснил Агапкин, когда я подняла на него глаза, – теперь скажи, ты заметила в ней что-нибудь странное?
Я задумалась, закурила. Официант принес мне и Агапкину по стакану свежего апельсинового сока, для Адама поставил на специальный собачий коврик миску с водой.
– Ну, во-первых, непонятно, зачем она написана, – произнесла я медленно и перечитала текст еще раз, – если не ошибаюсь, митинги проводились каждую пятницу, это Ленин наверняка и так знал, зачем было напоминать?
– Правильно, – кивнул Агапкин, – давай дальше!
– Во-вторых, путевки на эти пятничные митинги распределяли агитотдел ВЦИК и Секретариат ЦК, они напрямую подчинялись Свердлову. С какой стати Ленин должен предупреждать совнаркомщиков? Это обязанность секретарей, а не главы государства. – Я загасила сигарету, хлебнула соку и вопросительно взглянула на Агапкина. – И что за план, о котором они «уславливались»?
